Юсупов. Тьма Внутри - Гоблин MeXXanik

— Я позволил ей забыть события того вечера, — нехотя сообщил я.

— Зачем? — изумленно уточнила девушка. — Вам стоило не раз пройтись по каждой минуте ее мыслей, зафиксировать…

— Ей было больно, — твердо заявил я. — И даже ради пользы дела я не стал бы мучить бедную девушку, которая только что потеряла брата. Она была на грани отчаяния. Без помощи несчастная могла совершить ужасное и сейчас ее семья оплакивала бы двоих погибших детей.

— Мне кажется, что вы драматизируете… — начала было Муромцева, но осеклась, оценив мой мрачный вид.

— Не стоит презирать чужую боль и страдания. Если для вас подобные потери были бы не разрушительны, то не стоит думать, что таковыми они оказались бы для других.

— Мне сложно понять, что бы я испытывала при потере родных, — согласилась девушка, вновь возвращая внимание на дорогу. — Я незаконнорожденная. Отец не собирался признавать меня и вводить в семью. Лишь смерть его родного и горячо любимого сына заставила батюшку вспомнить о грехах молодости и их плодах. И поверьте, я не была первой наследницей. Просто мне не повезло стать единственной живой из его отпрысков на тот момент, когда моего отца не стало в живых.

— Мне жа…

— Не вздумайте говорить, что вам жаль, Василий Михайлович, — усмехнулась девушка. — Поверьте, мне повезло жить так, как я хотела. Вряд ли отец позволил бы мне служить. Он наверняка бы запер меня в родовом особняке, нанял учителей, которые прилежно вбивали в мою голову ненужные науки о том, как правильно смотреть за домом и воспитывать котов. А потом отец бы выгодно выдал меня замуж, чтобы получить для семьи выгодных и сильных союзников. И мне пришлось бы до конца своих дней рожать супругу детей, улыбаться и помалкивать, когда от меня бы этого ждали.

— Вы вполне могли бы выйти замуж по другой схеме, — осторожно заметил я, но девушка покачала головой:

— Там, откуда я родом, так не принято. Это старые правила, которые не изменились даже когда поменялось многое.

Она усмехнулась и продолжила:

— Поверьте, я не завидую чужим судьбам, мастер Юсупов. Мне по вкусу, что я могу жить по своим правилам.

— А как же Братство? — напомнил я.

— Оно не будет вынуждать меня стать второй женой какого-нибудь престарелого князька, — спокойно ответила девушка.

— Так вы из такого места, — охнул я, вдруг вспомнив уроки истории, на которых нам рассказывали о дальних княжествах, где существовали подобные варварские законы.

Девушка пожала плечами, словно давала мне понять, что не хочет говорить об этом. Но мне хватило того, что я услышал. Сейчас я понимал ее настороженность. Да и колючий характер у Муромцевой появился не без причин.

— Так вы полагаете, что тот человек из воспоминаний может быть опасен? — девушка вернула разговор в нужное русло.

— Безусловно, — согласился я. — Но он дал мне подсказку. Вроде как решил помочь. Однако я не понимаю, зачем ему это нужно.

— Тут все может быть просто, — немного помедлив, ответила секретарь. — Шестеро постоянно соревнуются друг с другом. Ради спортивного интереса и из желания подгадить родичу. Поэтому этот… человек может быть из другого коллектива.

— Например?

Девушка усмехнулась:

— Судя по описанию, он явно не покровитель резни. Откинем покровителя гедонизма, и круг подозреваемых сузился до четырех.

Машина свернула с шоссе и остановилась у храма. Того самого, где я уже встречался с Кругловым. Девушка заглушила двигатель и обернулась ко мне:

— Прибыли, Василий Михайлович.

Я кивнул. Открыл дверь и вышел из машины. И направился к высившейся в сумерках громадине храма. Ворота которого, несмотря на поздний час, были гостеприимно открыты. Вдоль дороги сидело несколько нищих. Они были завернуты в пледы с вышитыми знаками святого. Видимо, жрецы помогали беднякам не замерзнуть прохладными вечерами. Словно подтверждая мои мысли, из ворот вышла пара служителей, которые раздали бедолагам куски хлеба.

— Спасибо вам, — заголосили бедняки.

Но один из нищих внезапно довольно нагло поинтересовался:

— А почему не предложите страждущим чаю? Или вина? Мы тут целый день и…

Далее все произошло до того быстро, что я даже удивиться не успел. Один из храмовых служек подскочил к недовольному. Ухватил его за шиворот и вытряхнул из пледа. Потом так же молча придал ему ускорение ногой под задницу, как только бедняга схватил небольшую металлическую чашку с монетами.

— Просить можешь, но требовать и роптать — не смей, — назидательно неслось ему в спину.

Недовольный молча улепетывал, видимо, не решаясь разозлить жрецов больше положенного.

— А не слишком вы с ним сурово? — уточнил я, когда поравнялся с двумя мужчинами в рясах.

— Это Ванюшка Дурнушка, — лениво отозвался один из служек. — Он тут почитай уже лет пять как столуется. И просит милостыню по четным дням недели. Мужичок он неплохой — не буянит, не требует ничего. Ежели попросить, то и порядок наведет перед воротами храма, уберет за прихожанами.

— Тогда почему же его Дурнушкой кличете? — не понял я.

— Так Ванюшка хороший, пока дурного в рот не возьмет. Иногда ему добрые люди дают слишком большую монетку, а он вместо того, чтобы оплатить себе ночь в приюте, да прикупить сухарик на особый день, идет в питейную да берет себе рюмочку.

— Или тащится к травнице проклятущей, которая торгует грибами вредными. Та ему даст дурнушку — которая вроде как его умнее делает, а Ванюшка и рад сожрать йенту гадость. Вот потом и начинает верить в себя и требовать у нас чего-нибудь такого. То чаю с баранками, то карету, чтобы катать дамочек из проститутошной.

— Вон оно что, — понял я.

— Вы за него не переживайте, мастер, — успокоил меня жрец. — Он побегает немного по городу, может даже в какую парадную зайдет погреться. Бить его никто не станет, потому как вид он имеет придурковатый, а у нас блаженных не бьют. Да и знак Высшего у него на груди висит. Какую бы дурнилу Ванюшка ни сожрал, а знак этот на веревочке никогда не снимает. Понимает, что без него можно и огрести.

Второй служащий направился к воротам, бросив на ходу:

— Припрется обратно, как дурь с него выветрится. Попросится опять сидеть тут и радоваться малому, что ему дается. А если мы позволим всяким