Лекарь Империи 5 - Александр Лиманский

Удаление почки — процедура деликатная, почти ювелирная. Одно неверное движение и можно повредить мочеточник или надпочечник, превратив спасательную операцию в инвалидизирующую.

Я работал методично, без суеты, клипс за клипсом, стежок за стежком, перевязывая каждый сосуд, каждый проток. Кровавый хаос в забрюшинном пространстве постепенно уступал место чистому, анатомически правильному операционному полю. Кровотечение остановилось.

— Давление растет! — вдруг почти радостно воскликнул Артем. — Восемьдесят на пятьдесят… девяносто на пятьдесят пять… сто на шестьдесят! Стабилизировалась! Ты сделал это, Илья!

По операционной пронесся коллективный, слитный выдох облегчения.

Даже Максимов, который все это время молча стоял у стены, подавая инструменты, смотрел на меня с нескрываемым благоговением. Он только что, в первом ряду, видел работу хирурга совершенно иного, недостижимого для него уровня быструю, точную, без единого лишнего движения.

Я осматривал брюшную полость на предмет других, пропущенных повреждений. Печень цела, кишечник в порядке, мочевой пузырь интактен. Можно зашивать.

Внимательно осмотрел тело девушки и тут мой взгляд, зацепился за голову Яны. За правым ухом виднелась гематома — небольшая, почти незаметная на фоне остальных травм, но тревожная.

Я подошел ближе, отстранив анестезиологическую простыню, и внимательно осмотрел зрачки. Левый был заметно расширен больше правого. Анизокория.

Черт. Черт, черт, черт!

Мы спасли ее от смерти от кровопотери, только чтобы она умерла от отека мозга. Это была не просто неудача. Это было издевательство.

— Артем, показатели! — рявкнул я, и мой голос сорвался от внезапно нахлынувшего ужаса.

— Давление сто десять на семьдесят, пульс… постойте, — в голосе анестезиолога прозвучало недоумение, быстро сменившееся тревогой. — Пульс падает. Был восемьдесят, теперь шестьдесят… пятьдесят пять…

Классическая триада Кушинга. Гипертензия, брадикардия и аритмичное, затухающее дыхание. Безошибочный признак резкого повышения внутричерепного давления. Пока я спасал ее живот, в голове нарастала тихая, незаметная катастрофа.

— Мы ее теряем! — закричал Артем, и его обычное хладнокровие испарилось. — Снова теряем!

Времени на КТ не было. На поиски нейрохирурга тоже. Оставался только я, трепанационная дрель и проклятая необходимость угадать, где именно сверлить.

— Фырк! — мысленно заорал я, вкладывая в этот беззвучный зов всю свою волю, все отчаяние. — Сюда! Немедленно!

Я схватил тяжелую трепанационную дрель, но медлил.

Эпидуральная гематома от разрыва артерии? Или острая субдуральная от разрыва вены? Локализация разная, подход разный. Ошибка в сантиметр будет фатальной.

Мой Сонар не мог просветить кость черепа с достаточной четкостью — слишком плотная, инертная ткань, которая глушила все мои способности. Я был слеп.

— Илья, пульс сорок! — голос Артема сорвался на крик. — Решайся! Делай что-нибудь!

Внезапно по операционной, где не было ни единого окна, пронесся резкий, упругий порыв ветра.

Стерильные салфетки на инструментальном столике взлетели вверх, закружившись в воздухе, а тяжелая лампа над столом качнулась, отбрасывая по стенам мечущиеся тени.

— Откуда здесь сквозняк⁈ — крикнул кто-то из сестер, пытаясь поймать разлетающиеся простыни.

Прямо из этого невидимого вихря, как ракета, вынырнул Фырк. Он приземлился мне на плечо, взъерошенный, запыхавшийся, и его маленькое тельце мелко дрожало от скорости.

— Я здесь, двуногий! Что случилось⁈ Почувствовал твою панику через полгорода!

— Голова! Гематома! Где источник⁈ Быстро! — мысленно заорал я в ответ.

Фырк не тратил время на вопросы. Он буквально нырнул в голову Яны, исчезнув из виду. Секунда, две, три… Каждая тянулась, как мучительная вечность, под аккомпанемент замедляющегося писка кардиомонитора.

— Есть! — его голос прозвучал в моей голове с оглушительным триумфом. — Разрыв средней менингеальной артерии! Височная область справа, четыре сантиметра выше скуловой дуги!

Теперь я знал все. Слепая паника отступила, сменившись ледяной, хирургической точностью.

Я включил дрель. Раздалось высокое, ровное жужжание.

Сделал быстрый, дугообразный разрез кожи в указанном месте. Фрезевое отверстие. Кость поддалась с характерным, ни с чем не сравнимым хрустом. И тут же — фонтан темной, густой крови, ударивший под давлением прямо в потолок.

— Отсос! — скомандовал я.

Гематома была эвакуирована. Мозг, освобожденный от смертельного сдавления, начал медленно, плавно пульсировать в такт сердцебиению. Источник кровотечения — разорванная, пульсирующая артерия — был мгновенно коагулирован.

— Пульс растет! — Артем не верил своим глазам, глядя на монитор. — Пятьдесят… шестьдесят… семьдесят! Давление стабильно! Она возвращается!

Но радоваться было рано. Я смотрел на безжизненное тело на столе, на показатели мониторов, на лотки, полные окровавленных тампонов.

Организм Яны прошел через тяжелейший геморрагический и травматический шок, через две критические, калечащие операции. Ее системы сейчас балансировали на тонкой, как лезвие бритвы, грани срыва.

Мы выиграли битву. Но война за ее жизнь только начиналась.

— Она жива, но на пределе, — предупредил Артем, и его голос был напряженным, как натянутая струна. — Любой сбой сейчас — отказ почек, аритмия, отек легких — и мы ее потеряем окончательно.

Я молча кивнул.

Положил ладонь на холодный, влажный лоб Яны и осторожно активировал свою Искру. Не потоком, не волной — тончайшей, едва ощутимой нитью.

Я погрузил свое сознание в хаос ее борющегося за жизнь организма. Как настройщик старинного пианино, я осторожно, клавиша за клавишей, «подстраивал» ее сбитую с толку нервную систему, снимая посттравматический стресс на клеточном уровне, гармонизируя потоки энергии, помогая организму найти новую, хрупкую точку равновесия.

Для окружающих это выглядело просто — я положил руку на лоб пациентки, постоял так секунд тридцать, и хаотичные, мечущиеся кривые на мониторах стали более ровными, спокойными, ритмичными.

Никакой показной магии, никаких световых эффектов. Просто результат. Но моих сил не хватало. Это явно увидел Шаповалов по медленно растущим показателям. Он положил свою руку на живот Яне.

Вдвоем мы смогли вытащить её.

— Готово, — я отступил от операционного стола, чувствуя легкую, но неприятную пустоту внутри. — Зашиваем и в реанимацию, — Шаповалов кивнул мне в ответ.

Следующие полчаса прошли в напряженной, сосредоточенной тишине. Я методично, стежок за стежком, зашивал огромную рану на ее животе, Шаповалов молча ассистировал, Артем неотрывно следил за показателями.

Максимов так и стоял у стены, молча, широко раскрытыми глазами, переваривая увиденное.

Когда Яну наконец увезли в реанимацию, он подошел ко мне. Его руки слегка дрожали от пережитого волнения.

— Илья Григорьевич… — его голос тоже дрожал. — Как… как вы узнали, где именно сверлить? Без КТ, без ангиографии… Это же шанс один на миллион!

Я стянул окровавленные перчатки и посмотрел на него усталым, тяжелым взглядом.

— Опыт, коллега. Когда видишь сотни таких травм, начинаешь чувствовать, где именно будет