Колыбельная для маленьких солдат - Ина Голдин

– Ты что же, ни разу в жизни не купался?

– Я плавал, – сказал Джей-Би. – В бассейне. Я хорошо плаваю.

– Хочешь окунуться? Только держись поближе к берегу.

Один из буйков, когда-то огораживавших мирный пляж, чудом уцелел. Джон показал на него мальчишке. Он вдруг сообразил, что с пирса сегодня не поныряет: Джею наверняка тоже захочется, а если вдруг не выплывет? Или ударится о камни?

– Мне разрешено? – Джей-Би дождался кивка и начал расстегивать рубашку, но замешкался, глядя на медведя.

– Я за ним присмотрю.

Мальчик разделся мигом. Разбежался и плюхнулся в волны.

– Берегись медуз! – запоздало крикнул Джон ему вслед.

Джей-Би быстрым брассом доплыл до заброшенного буйка и тут же вернулся назад. Выбрался из воды, отфыркиваясь, волосы прилипли ко лбу, а глаза светились восторгом.

– Как вода?

– Она теплая, – сказал ребенок так, будто меньше всего этого ожидал. – Можно еще?

– Подожди, дай мне тоже окунуться.

Вода и в самом деле была теплой, но Джон в итоге куда больше времени провел на берегу, наблюдая за Джеем. Если бы кто-то увидел их сейчас, то и в самом деле принял бы за отца и сына. Джей плавал, как упорная маленькая рыбка, до буйка и обратно, ненадолго выскакивал на берег и, получив от Джона одобрительный кивок, снова бросался в воду. Джон показал ему, как отличать обычных медуз от ядовитых, и теперь просто лежал, ощущая солнце спиной и загривком.

– Ну хватит, – сказал он Джею, в очередной раз выбежавшему из воды. – Ты сейчас чешуей обрастешь. И плавниками.

Кто-то говорил это ему самому; ну да, отец – в тот год, когда «Эвкалипт» только построили и они всей семьей жили в королевском люксе. Громада санатория сверкала белыми стенами и новенькими стеклами, а он сам целые дни проводил в воде…

– А так бывает? – неуверенно спросил мальчик. – Такие мутации?

– Кто тебя знает, – сказал Джон. – А вдруг ты за день мутируешь. Сядь, обсохни.

Ребенок сел рядом на песок, обхватил колени. По спине у него сбегали струйки воды. А полотенца они и не взяли…

Джон потянулся за джинсовой рубашкой – по такой жаре он ее все равно надевать не станет. Стал промокать мальчику плечи – и застыл, увидев у него на спине бледные, еле различимые полоски шрамов. Прерывистые – как будто его резали или… или секли до крови. Ему уже приходилось видеть такие полосы. Следы «воспитательных мер» в хефашских лагерях.

«Били его», – сказал Док.

– Что такое? – спросил мальчик полуиспуганно. – Плавники?

– Пока только чешуя, – тихо сказал Джон и сделал вид, что смахивает ее.

Джей-Би несмело захихикал.

Кто мог его бить? И что он мог сделать, чтобы заслужить такое?

Джон не стал спрашивать. Он худо-бедно вытер мальчику волосы рукавом рубашки.

– Сиди сушись. Хочешь, построим замок?

– Какой замок?

– Из песка.

– Зачем? – удивился ребенок.

– Я делал, когда был маленький. Мы с кузенами делали.

– Ну я же не маленький, – сказал Джей-Би.

Джон замолк. Ему было неловко, и потому он злился – то ли на себя, то ли на Джея.

Да с чего ты взял, что ему захочется строить замки? Он вырос на войне; поди объясни ему, в чем интерес строения, которое разрушится через полчаса. Мальчик таких уже навидался.

Джей-Би, наморщив нос и прищурившись от солнца, глядел на развалины отеля.

– Я бы хотел его восстановить, – неожиданно для себя сказал Джон. – Если бы у меня хватило денег и людей… Мы бы тут все разминировали. Отстроили бы санаторий. Рейн на гражданке был инженером, знаешь? Здесь… здесь до сих пор слишком много развалин. Может быть, у короля когда-нибудь дойдут руки до этих мест. А может быть, нет. – Джон усмехнулся. – Правда, если дойдут, нас отсюда выкурят.

– Но ведь мир, – сказал Джей-Би, – это не навсегда.

– Почему?

Джон и сам привык к войне. Он родился, когда еще шла война за Объединение, учился в школе во время очередного бунта на Присоединенных территориях и в первый раз командовал взводом, когда началась Первая хефашская.

– Мы могли бы жить в мире, – тихо проговорил Джон. – Ты в это не веришь, но это потому, что ты вряд ли помнишь мир. Я никогда по-настоящему не хотел проливать кровь. – Голос его звучал виновато, будто он оправдывался, а не просто говорил с ребенком. – Но на самом деле все устали от боев. Людям есть чем заняться. На одно разминирование уйдет несколько лет…

Солнце бросало на колени и плечи ребенка алые отблески. Уже закат, им давно пора домой. Зато трусы на них обоих высохли. И волосы одинаково торчали во все стороны.

На обратном пути ребенок стал клевать носом. Джон притянул его, уложил встрепанной головой себе на колени. Джей заснул, не выпуская из рук игрушки. Джон смотрел на него, охваченный смутным незнакомым страхом. Он все не мог выбросить из головы те полоски на спине мальчишки. Слишком бледные – если что-то и случилось с Джеем, то, наверное, очень давно…

Дорога перед ним была почти пустой. Джон убрал одну руку с руля и осторожно опустил ее на влажную макушку ребенка. Провел по волосам.

Что он сказал про медведя? «Он не справился?»

Мальчик под его рукой замер. Проснулся, дышит осторожно. Может, боится, что Джон его ударит?

Он продолжал тихонько гладить Джея по голове. Отец так делал когда-то. Давно, сколько же Джону было тогда? Пять или шесть. Он нечаянно сломал игрушечного щенка, который умел гавкать и давать лапу. Гидеон… отец обнял его и вот так же гладил по волосам. «Это твоя первая потеря, сынок, а сколько их еще будет…»

Джей-Би завозился у него на коленях. Сел, нахохлился.

– Ну что ты, – с досадой сказал Джон. – Спал бы дальше. Нам еще долго ехать.

Мальчик зевнул и стал смотреть в окно.

– А ты бы хотел щенка? – спросил Джон. На самом деле он желал спросить вовсе не об этом, но не знал, как подступиться.

– Нам нельзя щенка, – по-взрослому сказал мальчик. Джона его смиренный тон резанул по сердцу.

Дальше ехали молча.

На выезде из городка Джон притормозил.

– Ты ведь знаешь Шошану? Ты был у нее в магазине. У нее кошка.

Ребенок кивнул.

– Можешь сбегать к ней и спросить, нет ли у нее чего для племянника? И скажи… скажи, что мы переезжаем и скоро перестанем ее беспокоить. Найдешь магазин?

Джей-Би фыркнул.

– Что там искать.

– Хорошо. Марш.

Джей-Би выпрыгнул из машины и понесся туда, где за болезненного вида оливами прятался магазинчик. Он бежал, как обычный беззаботный ребенок. И