С мейсе Райкконен что-то не так - Анна Ледова

И, да, родилась я в кровавую луну и от колыбельных орала до двух лет. И только в шесть выяснилась истинная причина тех моих «капризов».

Маменька, распрощавшись с мыслью ввести меня – уже потомственную, считай, графиню – и себя заодно в круги истинной старой аристократии, размышляла недолго. Развод состоялся, едва мне исполнилось семь. Отец при разводе получил солидные отступные за сохранение титула бывшей супруге, порядком поправив своё финансовое положение. Маменька же – богатая, красивая, молодая и свободная теперь уже графиня – незамедлительно упорхнула в столицу к заранее присмотренному герцогу, случайно заехавшему в Деннети.

В Этернаполисе новоиспечённая герцогиня Дорн-Атта́ль разыграла не менее блестящую партию. Её сильно немолодая свекровь (да, второй муж маменьки был старше её на двадцать лет) по причине болезни больше не могла исполнять обязанности придворной дамы. Маменька с радостью согласилась заменить её от имени семейства Дорн-Атталь. И, закрепившись во дворце, развелась через полгода, снова сохранив титул. Её следующих мужей я перестала считать на четвёртом или пятом.

Отец горевал недолго – вернее, не горевал вовсе – и перебрался в Брадстанн. И зажил той жизнью, о которой мечтал, теперь уже имея для этого достаточные средства. Он женился вторично: на вдовствующей графине, получив в приданое ещё двух дочерей и сделав с супругой одну новую. Маменька после меня родила сына от какого-то из мужей.

Что же до меня… Как ошибка их молодости, о которой родители предпочли забыть, я вдруг осталась не у дел. Пока маменька с отцом устраивали новую жизнь порознь, я побывала в трёх пансионах. Из каждого меня возвращали с припиской: «Агрессивна, не обучаема благородным искусствам, не ладит с товарками».

Я была доброй девочкой, честно. Поначалу. Просто защищалась. Знали бы воспитатели, до чего жестокими могут быть дети, когда никто не видит… А редкий цвет волос, непереносимость музыки и некоторые другие странности – чем не повод для травли?

В Брадстанне, в отличие от Деннети, в ведьм не верили, а изредка сбывающиеся пожелания, сказанные перепуганным ребёнком в слезах, называли «предмагией». Магические способности обычно раскрывались в период полового созревания, но и в детстве случайные выплески у будущих магов были нередки, так что хотя бы тут меня не преследовало клеймо ведьмы. Вот только магия у меня так и не появилась – ни в тринадцать лет, ни позднее.

В первые годы я постоянно болталась между Брадстанном и Этернаполисом, между очередным пансионом и новыми семьями. Чаще жила у отца, ибо маменьке, очарованной дворцом, высшим светом и очередным мужем, я была совсем уж неудобна. Но сводные сёстры меня не принимали, и отец, не желая ссориться с новой супругой, снова строчил письма маменьке либо искал для меня новые пансионы. К двадцати годам я побывала уже в шести. И нигде Эрике Рауне Виолетте не находилось место.

В двадцать один год подвернулась возможность зажить самостоятельной жизнью и покончить со старой окончательно. Вышло это случайно: я читала в отцовской библиотеке, пока он разбирал там же корреспонденцию.

– Восемнадцать тысяч сторинов земельного налога! – вдруг воскликнул отец в сердцах. – Да что они себе позволяют! На этом участке что, каменное масло фонтаном из-под земли бьёт? Да развалина, на нём стоящая, немногим дороже стоит! Вот пусть с молотка и пускают в уплату долга!

Письмо было из муниципалитета Альматы, где у отца, как оказалось, числилась недвижимость. В письме уведомлялось, что задолженность по земельному налогу на участок за двадцать пять лет, пока там никто не жил, превысила критическую сумму. Владельцу давалось две недели на погашение долга, в противном случае участок со всеми постройками на нём грозили выставить на аукцион.

И у меня моментально созрел план, устроивший всех. Имение в Альмате я попросила у отца авансом в качестве наследства. Маменьку, кажется, тоже совесть немного мучила, поэтому она без пререканий оплатила набежавший налог. Я знала, что они стыдятся собственных чувств и не смеют признаться, что с моим отъездом в неведомую глушь всем станет только легче. Они не любили меня, вот и я не научилась дарить тепло в ответ. Твоя правда, Эричек.

Единственное, по законам нашего королевства незамужняя девица до двадцати пяти лет включительно обязана была иметь опекуна и не могла распоряжаться до поры собственностью.

Отец, с облегчением согласившийся на мой отъезд (новая жена допекла), вспомнив об обязательном опекунстве по месту проживания, чуть было не отказался от своего решения.

И тогда я придумала Скоропута Райкконена.

– Так в Альмате же у меня дядя! Мамин дальний родственник, – неумело врала я, отчаянно молясь, чтобы отец поверил и не стал уточнять семейные связи у бывшей супруги. – Тоже Райкконен! Даже фамилия та же. Очень уважаемый человек! Чиновник… начальник… Начальник полиции, точно! Как его… Быстро думай… Скородум… Скоропут, во!

Тот перезвон колокольчиков в ушах и мгновенно зачесавшиеся пальцы я запомнила на всю жизнь. Такого раньше не было. Боги, вот не могла придумать нормальное имя для иллюзорного дядьки?! Какой-то бред спорола… Точно сейчас свяжется с маменькой посредством семейного артефакта…

– И правда… – вдруг удивлённо согласился отец. – Как же я мог забыть! Кажется, я помню его на свадьбе… Он сразу показался мне ответственным и здравомыслящим человеком. Я сейчас же напишу ему письмо с просьбой об опекунстве.

– Я отвезу его сама, – дрожащим голосом предложила я. – Уверена, он будет только рад моему приезду.

Я не имела ни малейшего представления, что за город эта Альмата. Немного слышала об альматском мраморе – красновато-рыжем, с огненными прожилками. Кажется, мода на него прошла с окончательной выработкой месторождений. Отец продал свои рудники, едва уехав оттуда, и выручил за них какие-то гроши. Ещё там, кажется, очень скудные земли, практически степь.

Но всё это было неважно, когда нарисовалась реальная возможность жить своей жизнью! Не в отцовском доме с нервной мачехой и зловредными сводными сёстрами, не в роскошном – каждый раз новом! – особняке очередного мужа маменьки в столице. Где даже слуги высокомерно смотрели на меня, как на приблудившегося щеночка – это ещё что за недоразумение?

Конечно, можно было решить вопрос и раньше – просто выйдя замуж. Но на приёмах я по причине музыкальной нетерпимости не появлялась, моё образование из-за постоянных переездов было разрозненным, и должного лоска я не обрела. Да и по сердцу никто не пришёлся, а к бракам по расчёту я вовсе прониклась отвращением, глядя на свою честолюбивую маменьку.

По приезде в Альмату меня не шокировала ни вездесущая рыжая пыль, ни простые провинциальные нравы. Я собиралась тихонечко жить