Вожатый из будущего - Анна Наумова

— Ему поговорить с тобой надо, — аккуратно начал отец издалека. Я заметил, что он на всякий случай еще раз кинул взгляд на Клаву, будто удостоверяясь, что топор она положила. — Кажется, мы помочь можем твоему Коле.

— Опять? Твою ж нафиг, — выругалась Клава, мигом теряя всю приветливость. Я насторожился.

Глава 15

— Мы всего лишь хотим тебе помочь, — осторожно вступил я в разговор.

— Помочь? — ощерилась Клава, закатывая рукава и упирая руки в боки. — Ха! Да с чего вдруг вам мне помогать? Знаю я таких «помощников». К нам любопытные и так уже дорожку домой протоптали, скоро по следам находить будут. Отцу с матерью все нервы измотали. Из дома не выйти — все пальцем тычут: сын-уголовник, не по той дорожке пошел, родителям позор… В магазинах перешептываются, на остановках переглядываются. Даром что Москва! Ощущение, будто в деревне, где все все про всех знают! Я из училища даже из-за этого ушла, потому что проходу не давали. На парах перешептывались, в столовой пальцем тыкали. Невозможно было поднос до стола донести. Препод на сессии даже мог спросить: «А, это вы та самая Фокина, ну, у которой…». Вот теперь и мечусь по жизни — то туда, то сюда… Думаю: начну на мотоцикле кататься, авось все мысли дурные из головы уйдут. Потом с хиппи связалась, теперь вот про изгиб гитары желтой пою. Что угодно, лишь бы переключиться и от расспросов спрятаться… А вы и тут достали! Не поленились, надо же! Из самой Москвы на электричке приехали послушать, как пацан на шконке чалится и баланду ест! Вот заняться-то нечем двум здоровым мужикам! Пришли в лагере растрепать всем про Кольку, чтобы мне и тут проходу не давали? Фигушки, не дам! Убирайтесь-ка лучше подобру-поздорову! А не уйдете — мужиков позову, они вам быстро накостыляют, даром что вы парни здоровые!

Глаза несчастной девушки наполнились слезами. Я испугался: кажется, еще немного — и у нее начнется истерика. Неизвестно, что еще можно ожидать от этой Клавы. Юная девушка с нахмуренными бровями насупленным взглядом выглядела даже более пугающе, чем суровная работница паспортного стола, в которую она превратится спустя долгие годы. Прекрасное юное свежее личико Клавы было просто перекошено от гнева, нижняя губа затряслась, руки сжались в кулаки. Мне стало ее очень жаль. Сестренка просто очень переживала за своего любимого младшего брата. Такой же безумный взгляд был у моего приятеля Вальки, когда тот понял, что его любимая девушка Тома лежит в Институте Скорой Помощи имени Склифосовского с тяжелыми ранениями, и неизвестно, доживет ли она до утра.

— Нафига ты меня привел сюда? — шепнул я отцу на ухо. — Разбередили только девчонке старую рану. Ты же видишь, еще немного, и она на нас кинется, как Колькин папа на соседа когда-то… Ты же мне сам рассказывал…

— Да погоди ты! — одернул меня тот.

Я на всякий случай отступил подальше от пня, на котором лежал брошенный топор, и потянул за собой отца. Кто его знает, что придет разъяренной сестрице в голову. Однако тот не сдвинулся с места. Я еще сильнее дернул его за рукав, но все было бесполезно. Точно глыба, он стоял и не двигался.

— Да послушай ты! — отец вырвал у меня руку, внезапно шагнул прямо к Клаве, схватил за плечи и сильно встряхнул. — Успокойся! Мы помочь тебе хотим! Помочь? Понимаешь? А сейчас нам нужно решить, что нам делать.

Как ни странно, спокойные, взвешенные слова помогли Клаве прийти в себя. Взгляд девушки вдруг приобрел осмысленность, она вся будто обмякла в руках отца. Тот взял ее под локоть, отвел к ближайшему бревну, скинул с себя куртку, постелил и усадил несчастную.

— Послушай, — снова сказал он. — Я сам еще не знаю, как, но мы попробуем тебе помочь. Я понимаю, что все это звучит странно, как ерунда какая-то, но я давно знаю этого человека — он указал на меня — и ручаюсь, что он не врет. Так ведь, Матвей?

— Так, — хрипло сказал я, наблюдая чуть поодаль за их диалогом.

Я всегда восхищался спокойной выдержкой отца и его умением сглаживать углы, не идти на конфликт. Он мог разрулить практически любую неприятную ситуацию. Так, например, он всего парой фраз успокоил соседку тетю Дашу, которой я в детстве случайно разбил окно мячом. Посыпались не только оконные стекла, но и пара статуэток, стоящих на подоконнике. Разъяренная тетя Даша, выбежавшая во двор с клюкой, загнала меня, восьмилетнего, на дерево, где я просидел час, пока меня не увидел возвращающийся с работы отец. Уж не знаю, что он ей там сказал, но уже буквально на следующий день тетя Даша вновь стала меня звать Лешенькой и угощать конфетами.

— Да плевать, в общем-то, — мирно сказала она, провожая отца после разговора. — Все равно ремонт собирались делать, стеклопакеты ставить. А статуэтки эти мне никогда и не нравились…

Вот и сейчас отцу каким-то чудом удалось привести в чувство девушку, находящуюся на грани истерического припадка.

— Ладно, — успокоившись, она вытерла лицо рукавом и присела на куртку, которую любезно расстелил на бревне для нее отец. — Хороший ты парень, Мишка. Завидую твоей Оле… Так чего надо-то?

— Ты к Коле-то ездила, ну хотя бы разок? — осторожно спросил отец, радуясь, что разговор вернулся наконец в мирное русло. Я, рассудив, что пока мне лучше не вмешиваться, тихо стоял поодаль и пытался свистеть через травинку. Этой нехитрой забавой развлекалась вся детвора лагеря, где мне довелось поработать. Я, хоть и был уже здоровенным увальнем, тоже не брезговал такими развлечениями. А что? Я же зумер, обычного советского детства с надуванием лягушек, стрельбой из рогатки и лазанием по стройкам и помойкам не видал, на тарзанке не катался, вот сейчас и развлекаюсь…

— Даже два раза, — шмыгая носом, сказала Клава. Вид у нее был очень несчастный.

— И как он? — осторожно продолжал расспросы отец, стараясь, чтобы голос его звучал как можно мягче.

— Как, как? — пожала плечами Клава, теребя в руках какую-то хворостину. — Каком кверху… Осунулся, бледный. Не в «Артек» же поехал пузо на солнце греть. Чай, разносолами там не кормят, ситро не наливают. Лысый, худой,