Княгиня Евдокия 5 - Юлия Викторовна Меллер

— Он ревнует, — шепнул ей на ухо подошедший царевич.

— Что?

— Он видел, как на тебя смотрели другие, и ревнует, — со смешком повторил Иван Иваныч.

— И ты так спокойно об этом говоришь? А если его ранят? Это ж глупо!

— Дунь, ты перечитала романов.

— Ага, как же! Где их сыщешь, эти романы, — фыркнула она.

— На поле поставят чучело и все по очереди ткнут в него мечом, а потом снесут соломенную голову. Никто друг с другом сражаться не будет.

— Точно?

— Да. Потом ещё устроят стрельбище.

— Иван Иваныч, ты уверен?

— Дунь, если бы тут увидели, как Григорий Волчара тренирует наших воев и гоняет их по ловушкам или подвесным веревкам, то имели бы весьма бледный вид. Сражения между рыцарями давно уже запрещены во избежание травм.

— Разумно, — буркнула Евдокия, а царевич с усмешкой продолжил: — Последним рыцарем в Европе ныне считается Карл Валуа.

Боярышня нахмурилась.

— Герцог Бургундии, — закатив глаза, пояснил Иван Иваныч.

— А? Ну да, помню такого. Я писала о нём как-то в политическом обозрении.

— Нет, ты делала обзор по моей просьбе в разных ключах об одном и том же событии. Помнишь, у тебя в имении, когда мы объясняли Алексашке, как можно подавать новости.

— Точно! Этот герцог как кость в горле у Людовика. Для одних он бунтовщик, для других освободитель. Ну да бог с ним! Скажи мне лучше, как поддержать твоего воинственного дядю? Кричать и размахивать флажками не хочу. Чую, что невместно здесь так поступать.

— Неужели? — поддел ее царевич, но заметив, что подруга действительно волнуется, задумался.

— Летом ты могла бы одеть на его голову венок из цветов.

— А зимой что делают?

— Подаришь ему платочек.

Евдокия с ужасом посмотрела на него и прошептала:

— У меня все сопливые!

Царевич засмеялся и бросил:

— Скажи, что это твои слезы! — и захохотал вовсю. Все-таки детская песенка наполнила его шебутной силой, как и обещала подруга.

Дуня засуетилась. Сначала хотела сама бежать в комнаты, чтобы поискать там свежий красивый платочек, но подумала, что может уже отданные в стирку платки высохли и послала за ними Надежду.

— Все будет сделано, боярышня. И давай-ка я приберу твой подарок от греха подальше.

— Да, держи. На столе стоит шкатулка, так ты туда их положи, а ключик с собой забери.

Как ни торопились все выйти, но на ристалище собрались спустя час. Евдокию посадили на почётное место среди дам. Рядом сидела жена Стефана Мария, Елена, княжна Катарина, парочка местных боярынь сурового вида и жены важных людей.

Боярыни ожгли маленькую Елену Стефановну завистливыми взглядами, когда она появилась в своей новой шубе. Похожая шуба была только на плечах Марии и то ворот уже потёрся, а у остальных в лучшем случае была меховая опушка на овчине.

Евдокия же вновь была в парадной расшитой шубе и долгое время терпела на себе многочисленные взгляды присутствующих. Ей казалось, что на неё смотрел чуть ли не весь город. Но, конечно, это было не так. Больше всего внимания досталось царевичу, как и его сопровождающим.

С большим любопытством смотрели на служилых жёнок, одетых в меха. Вообще все посольство пестрело цветом: красные и синие сапожки, отделанные тканями шубы, яркие головные уборы, массивные серьги, выглядывающие из-под полы шуб красочные платья. А еще на белоснежных щеках северных женщин пылал морозный румянец.

Турнир оказался именно таким, как говорил царевич. Это было больше похоже на соревнование с подсчётом очков. Евдокия каждый раз вставала, когда на поле появлялся князь и радостно махала ему платочком. Не кричала, не приплясывала и лишний раз руками не махала, но даже так никто из дам не поступал. Поначалу она даже подумала, что лучше ей больше не вскакивать и не трясти платком, но стоило ей увидеть, как расцвел князь при виде неё и все сомнения были отброшены.

Вскоре все посольство начало поддерживать князя по примеру Евдокии, и маленькая господарынька тоже болела за Юрия Васильевича. Ей понравилось выпрыгивать с места и махать платочком. Она даже вышла вместе с боярышней, когда князя награждали и вручила ему свой платочек вместе с Евдокией.

— Никогда ещё за меня не переживали две самые прекрасные дамы, — ответил им счастливый князь, не скрывая своим чувств.

Глава 13

— Какой долгий день, — едва слышно пожаловалась Евдокия бабушке, сидя за столом.

Аграфена устало улыбнулась, неодобрительно посматривая на пытающуюся утолить жажду слабеньким вином внучку. Монахиня давно уже мечтала о тишине, но вынуждена была присутствовать на всех мероприятиях. Владыкой Геронтием ей было поручено важное дело — плавно перенять в заботливые руки дочь Стефана и удостовериться в чистоте веры. И если с первым всё оказалось просто, то с благочестивостью появлялись вопросы.

При дворе молдавского господаря все болтали обо всём и бравировали щекотливыми темами, не боясь подхватить типун на язык. Да что говорить, тот же Курицын нахватался иных точек зрения и с умным видом вещал за столом, что монашество противно человеческой природе.

Аграфена разочаровано посмотрела в сторону дьяка, недовольно поджала губы и укоризненно качнула головой.

Удивил ее Федор Васильевич. За ним и раньше водились сомнительные высказывания, но здесь его прям распёрло от идей, словно забродившую капусту. А господарынька все эти измышления слушает, стараясь понять, а после повторяет перед другими, норовя щегольнуть знаниями.

У Аграфены болезненно тянет под ложечкой, когда она слышит дерзкие рассуждения Елены о том, о чём понятия не имеет. Хорошо хоть внучка вовремя останавливает ее, отвлекая на забавы. У дочери Стефана светлый ум, но она не имеет никакого представления о жизни за стенами крепости. Ей обо всём рассказывают учителя, а жизненный опыт она получает, слушая разговоры за столом. Вот только беседы тут ведут весьма странные люди, и Аграфена не представляет как бороться с ними за внимание господарыньки. Надо было ехать Анастасии. Сестра не зря получила чин игуменьи и горазда плести словесные кружева.

Монахиня остро почувствовала своё одиночество среди людей и несостоятельность. Ей не хотелось проявлять строгость к девочке, а объяснить глубину заблуждений не получалось. Елене нравилось бунтовать против традиций.

Дуняшка попробовала прилюдно помочь, но придворные говоруны втянули ее в словесные баталии, и она запуталась. Зачем-то ляпнула, что у всего есть две стороны. Аграфена даже возразить не успела, что опасно так думать, потому что так можно спутать добро со злом, но внучка торопилась отстоять монашество:

— Для кого-то монашество действительно противоестественно, ибо сказано: