Амурская соната Чёрного Дракона - Алексей Ветров

– Вода? – спросил он.

– Везде, – ответила Марина и кивнула на реку.

Он подцепил ладонью тонкую струйку тумана – та, повинуясь, скрутилась в каплю, будто с листа лотоса. Капля упала в чайник, и через минуту воздух рядом стал тёплым, как в маленькой чайной, где умеют молчать.

– За берега, – сказал Улун, разливая – жестом, в котором не было ни магии, ни позы. – И за тех, кто не продаёт своё отражение.

Марина подняла пиалу и – впервые за эту ночь – позволила себе закрыть глаза. На миг ей показалось, что слышит, как где-то глубоко-глубоко, под ревом воды и шорохом города, идёт другая музыка – низкая, медная, с редкими штрихами флейты. Музыка, в которой каждый такт – берег.

Они стояли втроём у реки – скрипачка, программистка и человек, который носит легенды, как другие носят часы. Река дышала ровно. Город снова дышал в такт. И где-то вдалеке, по мосту, шёл первый рассветный автобус – настоящий, без чужих пассажиров в окнах.

Марина знала: это только передышка. Но и передышка – тоже часть музыки. Если затянуть паузу, мелодия распадётся. Если вовремя вдохнуть – прозвучит верно.

– Мы вернёмся к фонарям на набережной, – сказала она. – Мне нужно увидеть все сто.

– Их осталось меньше, – мягко ответил Улун. – Но иногда один фонарь светит за троих.

– Значит, зажжём те, что спят, – сказала Лиза и улыбнулась – уже почти по-детски. – У меня есть идеи, как их «обновить».

– Только без кода, – усмехнулся Улун. – У фонаря язык другой. Но если ты сможешь перевести…

– Смогу, – уверенно сказала Лиза. – У меня есть хороший переводчик.

Она взглянула на Марину. Та кивнула.

Ночь отступала. Над чернеющей полосой Амура загорелось первое бледное золото. Луна стала похожа на монету, которую вот-вот бросит кто-то щедрый – и не в карман, а в воду. Круг и квадрат – свет и тишина – совпали на одно дыхание.

Город опустил ресницы.

И – запомнил себя.

Глава 23. Союз на границе

Ночь, что началась с лунного сияния, превратилась в долгую, вязкую тревогу. С каждой минутой Хабаровск переставал быть самим собой: улицы то вытягивались, то исчезали в белесом тумане, из которого доносился приглушённый плеск воды и тихие голоса, произносящие слова на языке, которого никто не знал, но все понимали смысл.

Марина стояла на пустой трамвайной остановке. Её пальцы сжимали влажную от тумана ткань плаща, и она чувствовала, как внутри неё гулко отзывается пульс реки. Улун был рядом, но его лицо стало сосредоточенным и закрытым, как у игрока, который видит, что партия подходит к концу, а на доске остались лишь несколько ходов.

– Граница рушится быстрее, чем я думал, – произнёс он, глядя на улицу, где вместо привычных фонарей стояли высокие шесты с бумажными фонарями, сияющими мягким янтарным светом. – Ещё пару ночей, и города сольются.

– Мы можем их остановить? – спросила Марина.

– Мы, – подчеркнул он, – нет. Но если собрать тех, кто готов стоять на этой линии, возможно, мы выиграем время.

Она поняла, что он говорит не только о жителях реального Хабаровска.

– Ты хочешь… объединить оба города? – Марина произнесла это почти шёпотом, словно боялась, что кто-то в тумане услышит.

– Да, – сказал Улун. – Иначе мы проиграем.

Первым делом они отправились в старый рыбный порт. Место, которое в последние дни почти полностью окутал туман. Лодки здесь качались на воде, хотя река в этом месте давно должна была замёрзнуть. А рядом, на причале, стояли люди – и не только люди.

Марина увидела среди рыбаков высокую женщину с лицом, наполовину скрытым тонким зеркальным диском, словно она носила полумаску. У неё в руках была сеть, но сеть эта блестела, как ткань из воды, и в её ячейках мелькали звёзды.

– Это Лянь Хуа, – тихо сказал Улун. – Она стражница устья. Если она встанет с нами, мы сможем перекрыть часть потока.

Лянь Хуа подошла, и Марина почувствовала холод, исходящий от её взгляда.

– Ты та, кто тронула трон, – сказала она, не задавая вопросов. – Река в тебе. Значит, ты можешь приказывать ей. Но река не любит приказов.

– Я не хочу командовать, – ответила Марина. – Я хочу, чтобы оба города выжили.

Женщина изучающе посмотрела на неё, затем на Улуна, и тихо кивнула:

– Я дам вам сеть. Но ловить придётся вам самим.

Следующей остановкой стала старая часовня на сопке, где жил отец Василий – священник, который ещё до того, как город стал меняться, видел в снах мосты из воды и дома с окнами в чужие миры.

Он встретил их у порога, и в его руках был фонарь с резным деревянным драконом на ручке.

– Всё, что происходит, – не случайность, – сказал он, выслушав Марину. – Город дважды звали по имени, и он откликнулся. Если мост не удержать, вода пойдёт в обе стороны.

– Мы не удержим его одни, – сказала Марина. – Нам нужны люди.

– Я соберу тех, кто верит, что граница существует, – кивнул отец Василий. – Но вы должны найти тех, кто видел её своими глазами.

Таких они нашли в самом сердце Зеркального Хабаровска.

Чтобы туда попасть, Марина и Улун прошли через улицу, где вместо домов стояли ряды огромных бумажных фонарей, внутри которых мерцали миниатюрные копии зданий. Каждый шаг отзывался в их отражениях, и Марина чувствовала, как тяжелеет воздух.

В центре стояла фигура в старинной китайской броне – мужчина с лицом, испещрённым тонкими трещинами, словно фарфор.

– Это Сунь Чжоу, – сказал Улун. – Когда-то он был генералом, потом – стражем зеркал. Он видел обе стороны и знает, как они сходятся.

Сунь Чжоу посмотрел на Марину долгим взглядом.

– Ты хочешь, чтобы мои люди держали мост? – спросил он.

– Я хочу, чтобы мы держали его вместе, – ответила она.

Он молчал несколько секунд, а потом рассмеялся – низко, глухо, как рокот волн о камни.

– Давно я не видел, чтобы кто-то говорил «вместе» в обоих городах. Я приведу воинов. Но если твои отступят, мы уйдём.

– Мы не отступим, – твёрдо сказала Марина.

К утру у них был костяк союза. Рыбаки и стражи отражений, старый священник и его прихожане, генералы Зеркального города и несколько молодых жителей Хабаровска, которые за последние дни видели слишком много, чтобы называть всё это сном.

На набережной, где река уже выходила из берегов, они расставили сети Лянь Хуа, укрепили их канатами и фонарями, чтобы те не утонули в тумане. Сунь