Девятый - Сергей Лукьяненко

равной себе. А для нас съесть даккар было редкостью, но принять на равных — немыслимо. Женщина могла стать лишь рабыней, обреченной непрерывно рожать, а мужчина — охотником, первым входящим в пещеру.

— Мы все плохие, — сказал я.

— Мы разные. Но сейчас мы говорим на равных. И нам надо спасти наши миры.

— Если ты не врёшь.

— Если я не вру, — согласился Харгунт. — Решай, время уходит! Ты пойдёшь на второй разговор? Лицом к лицу?

— Да! — выкрикнул я.

— Мы будем ждать тебя через пятьдесят земных дней. На орбите спутника, который вы называете Япетом. Прилетай один или с друзьями, которым доверяешь.

Я кивнул. Помедлил. И спросил:

— Один вопрос. Напоследок. Откуда вы прилетаете к Юпитеру и Сатурну?

— С Земли.

— Но на Земле наша реальность! Там нет Народа.

— Для вас так. А мы прилетаем на Землю, где живёт Народ, а кости людей стоят в музеях. Понимаешь? Реальности перемешаны, каждый видит свою.

— Вот же угораздило, — пробормотал я.

Харгунт кивнул. Поколебался и протянул мне руку.

— У вас есть такой обычай? — я без колебаний пожал его ладонь.

— Нет, но мы знаем ваш. Пятьдесят дней, Святослав. Мы постараемся понять, что происходит и что делать.

— И мы, — пообещал я.

Мир стал бледнеть, затягиваться туманом. Исчезло солнце в небе, исчезла трава под ногами.

Исчез Харгунт.

Я стоял в камере, вокруг потрескивали электрические разряды на проводах-электродах. Сильно, до боли в носу пахло горячим металлом.

Это озон. Это совсем не здорово.

А ещё у меня ужасно болела голова, но вряд ли от озона. Скорей уж человеческие мозги не подходят для такого контакта разумов.

Осторожно пятясь, я вышел из камеры. Мигание индикаторов на конструкции угасало. Из металлической «ёлки» будто ушла жизнь, как из новогодней ели после Рождества.

Мои коротко стриженные волосы стоял дыбом. Во рту был кислый вкус, сильно хотелось в туалет по-маленькому. Хорошо, что встреча длилась недолго.

Падшие ангелы, которые для Народа просто ангелы.

Как такое может быть? Я же их видел, я их помню, это мерзость чудовищная!

…Но откуда мне знать, какими Народ видит наших ангелов?

Даже думать не хочу.

Но вот что никаких сомнений не вызывает — и наши, и чужие ангелы, сражаясь друг с другом, одновременно строят какую-то фигню планетарных размеров. И это очень странно.

— Святослав.

Я посмотрел на Лефевра. Тот стоял над неподвижно лежащими фокусниками. Головы у обоих были замотаны бинтами, на месте шунта проступали бурые пятна.

— Они живы, — сказал Лефевр. — Удали шунт, мне надо уходить.

Корабль временами потряхивало, но несильно. А вот сила тяжести увеличилась.

Я подошёл, Лефевр опустился подо мной на одно колено, будто средневековый дворянин перед королем, ожидая посвящения в рыцари.

Меча у меня не было, да и в рыцари Лефевр не годился. Так что я взялся за краешек шунта. Спросил:

— Ты быстро придёшь в себя? Я не умею управлять баржой.

Лефевр, а точнее то, что было сейчас в его разуме, уставился на меня.

— Это не важно, Святослав. Ты провёл разговор?

— Да.

— Хорошо. Вынимай шунт. Времени нет совсем.

— Что? — моя рука замерла на шунте.

— Офицер Ренар уничтожает нейросеть. Меньше минуты и я угасну. Если не вынуть шунт, Лефевр получит необратимые повреждения мозга.

— Вы идиоты! — закричал я. — Как мне спасать баржу? А люди в корабле, музыканты?

— Мне очень жаль, — сказал Лефевр. Протянул руку — в ней он сжимал вскрытый бинт.

У пилота вдруг начали подёргиваться глаза — из стороны в сторону, вверх и вниз. Рот приоткрылся, потекла нитка слюны.

— Нечестно! — сказал я.

Потянул шунт, поворачивая его против часовой стрелки. Дёрнул. Влажно хлюпнуло, шунт выскочил из черепа будто пробка из бутылки. За ним тянулся венчик тончайших проводков и синевато-кровавая жижа.

Лефевр будто оцепенел.

Я забрал бинт из его руки и обмотал голову. Было противно, но почему-то не страшно. Потом я уложил Лефевра рядом с фокусниками. Его тело было как марионетка на шарнирах — начинаешь тянуть, он движется, останавливаешься — замирает.

Выпрямившись над тремя неподвижными телами, я попытался понять, что же мне сейчас делать.

— Что такое случайность, Святослав Морозов?

Будь тут сила тяжести как на Титане, я бы подскочил. А так только вздрогнул и повернулся.

Ангел Кассиэль стоял за моей спиной. Он был укутан крыльями как плащом, руки едва выглядывали из-под сияния.

Некоторые говорят, что крылья у ангелов покрыты сияющими перьями, но как по мне — это гибкие светящиеся пластинки. Кассиэль был весь в этом сиянии, только ноги и голова торчали.

Я сощурился и Кассиэль убавил свет ореола. Повторил:

— Что такое случайность, Святослав Морозов?

— Ангел мой… ваше совершенство… — сказал я.

— Не говори то, во что не веришь, — строго поправил Кассиэль. — Каждое слово лжи, произнесённое человеком, ранит ангела!

— Тогда вы должны быть в крови, — пробормотал я.

Кажется его насмешили мои слова, Кассиэль улыбнулся.

— Так и есть, только ты её не видишь. В третий раз спрашиваю тебя, Святослав Морозов. Что такое случайность?

— То, что неподвластно Богу, — ответил я.

— Но Богу подвластно всё, — Кассиэль развёл крыла. Миг — и они исчезли, спрятались в его теле. Теперь он походил на высокого и красивого человека в белых одеждах. — Если случайность неподвластна Богу, то это не Бог. Ты попал в ловушку парадокса всемогущества, мальчик. Как и миллионы людей до тебя. Я не засчитываю ответ.

— Да мне плевать! — закричал я. — Чего вы от меня хотите? Я просто пилот! Я и сюда не напрашивался, и тем более ваши загадки решать!

— И это верно, — согласился Кассиэль. Посмотрел на лежащие тела — и я ощутил, как мимо меня будто прошёл порыв тёплого ветра. — Что ж, мне было интересно за тобой наблюдать.

— Подождите! — мне показалось, что он готов исчезнуть. — Мне надо спасти людей на корабле.

Кассиэль кивнул.

— Понимаю.

— Вы мне поможете?

Кассиэль оглянулся на стоящий в трюме агрегат. Он уже не работал, почти все огоньки погасли, запах озона исчез.

— Это устройства собрано для мысленного разговора, так?

Я кивнул.

— О чём ты говорил с представителем Народа?

— Про нашу войну, — сказал я. — О прошлом. О случайности, которая погубила неандертальцев в нашем мире.

— Ещё?

— Можем ли мы не воевать, — ляпнул я наобум.

— Вряд ли эти простые вопросы стоили таких усилий и потерянных жизней, — заметил Кассиэль. — Ты знаешь, что мы не читаем мысли. Поэтому я прошу тебя рассказать всё — без утайки.

— Если вы не можете читать мысли, то это воля Бога, так? — спросил я. — Кто я такой, чтобы её нарушить и поведать то, что