Тихая пристань - Анна Рогачева

появился незнакомец. Он не был похож ни на городского щеголя, ни на сыщика. Простой мужик, но не местный. Одежда поношенная, лицо обветренное, в руках — посох. Он остановился и долго смотрел на их стройку. Потом подошел ближе.

— Хлеб-соль, — сказал он хрипло. — Можно воды испить?

Арина, сидевшая с шитьем, кивнула Петьке. Тот принес ковшик. Незнакомец выпил, поблагодарил, но не уходил.

— Дом ставите? — спросил он.

— Ставим, — ответил за всех Степан, недовольно оглядывая гостя.

— Дело хорошее. Основательно. — Незнакомец помолчал. — А не слыхали тут, в округе, про одного человека… Рыжего, со шрамом. Сибиряк. Колдуном его зовут.

В воздухе повисла ледяная тишина. Даже кузнечики будто смолкли.

— Не слыхали, — первым нашелся Степан, и в его голосе прозвучала плохо скрытая угроза. — А тебе он зачем?

— Ищу, — просто сказал незнакомец. И вдруг его взгляд упал на Арину. Не на ее лицо, а на руки. На иглу в ее пальцах. Он смотрел долго, пристально. Потом медленно кивнул, будто что-то подтвердив для себя. — Мир вашему дому. Стройте — не спешите. Лучше один раз поставить на совесть, чем десять раз переделывать.

И он ушел так же тихо, как и появился, оставив за собой неразрешимый вопрос: был ли это просто странник? Или чей-то взгляд, воплощенный в плоть? И что он увидел в ее руках?

Вечером того дня Арина не могла уснуть. Она вышла из хлева и подошла к своему почти готовому дому. Он пах смолой, деревом и будущим. Она положила ладонь на еще теплое от дневного солнца бревно.

«Мы строим не просто дом, — думала она. — Мы строим факт. Доказательство того, что мы здесь. Что мы существуем. И чем прочнее, обыденнее, неинтереснее будет этот факт, тем сложнее будет его оспорить или стереть».

Где-то в темноте, за лесом, бродил призрак «сибиряка-колдуна». Где-то метался в бреду пан Гаврила. Где-то вели свои учеты холодные коллекционеры. А здесь, на этом клочке земли, стоял остов дома. И в его простых, грубых линиях была та самая, тихая и несокрушимая магия — магия жизни, которая продолжается вопреки всему. Магия обыденности, ставшей щитом.

Она глубоко вдохнула ночной воздух, пахнущий полынью и дымком далеких костров, и вернулась к детям. Завтра предстояло врезать первое окно. Маленькое, с слюдяным окошком. Окно, в которое будет заглядывать утро. Их утро. И ради этого стоило бороться, строить, шить и молчать. Даже если тишина эта была громче любого боя.

Глава 26

Слюда, вставленная в оконные косяки, очень сильно отличалась от стекла. Она была чудом иного порядка — полупрозрачной, слоистой, игравшей всеми оттенками седого дымка и старого серебра. Через нее мир смотрелся искаженным, словно сквозь слезу или толщу льда. Арина любила стоять у еще не закрытого ставнями проема и смотреть наружу. Это было похоже на ее нынешнюю жизнь: видимость есть, а ясности — нет.

Дом рос. Он уже не был срубом — он был объемом, пространством, наполненным запахом сосны и ожиданием. Полы из грубых плах уже лежали под ногами солидно и прочно. Печь, сложенная за три дня приглашенным печником, еще не топилась, но ее массивная глиняная грудь уже доминировала в углу, обещая тепло и центр притяжения будущей жизни. Арина сшила первую вещь специально для дома — занавеску на будущее окно. Из обрезков ситца, выброшенных попадьей. Простые квадраты, но сшитые с таким расчетом прочности, что, казалось, они переживут сам дом.

Степан вернулся из леса не один. За ним, послушная и легкая, покачивалась на плече светлая, почти золотистая плаха. Он внес ее в горницу не как трофей, а бережно, будто вносил в дом солнечный луч, задержавшийся в березовой роще.

— Вот, — сказал он, и в его обычно хриплом голосе прозвучала непривычная мягкость. — Столик. Берёзка. Он опустил плаху на пол, и Арина ахнула. Это было ни на что не похоже. Кто-то, то ли сама природа, то ли руки Степана — уже поработали над ней. Столешница была овальной, тщательно ошкуренной до бархатной гладкости, без единой занозы. А ножками служили не обрубки, а три изящных, плавно изогнутых корня, будто береза, прощаясь со стволом, подарила ему свои резные кружева. Они не впивались в пол, а мягко, как лапы зверя, его касались.

— Корни не рубил, — пояснил Степан, видя ее изумление. — Они и так крепки. И форма у них… счастливая. Смотри, как обнимают.

И правда, изгибы корней образовывали уютную нишу под столом, куда так и просились чьи-нибудь ноги.

— Дядя Степа, а он не сломается? — робко спросила Машенька, уже кружа вокруг диковинки.

— Попробуй, — Степан усмехнулся. — Он хоть и кажется тонким, а берёза упругая. Пружинит. На таком и миску опрокинуть — не грохнет, а только вздохнет.

Петька осторожно провел ладонью по поверхности. Дерево было теплым, живым, будто хранило в себе июльское солнце.

— Легкий, — констатировал он. — Одной рукой поднять можно.

— Так и задумано, — кивнул Степан. — Чтоб не намертво в избе врос, а подвижный был. К окну поставить — светло. К печи зимой — тепло. Да и убрать вокруг легко.

Это был не символ непоколебимости. Это был приглашение. Этот стол не подавлял пространство, а организовывал его вокруг себя, создавая естественный, уютный центр. Он не требовал благоговейной тишины, он словно говорил: «Садитесь, болтайте, кладите локти, разливайте чай. Я выдержу».

Арина подошла и тоже коснулась столешницы. Под пальцами чувствовалась шелковистая волнистость древесных колец, как тихая летопись недолгой, но яркой жизни дерева.

— Спасибо, Степан, — выдохнула она. — Он… он как раз для нас.

— Для семьи, — поправил он просто. — За круглым столом углов нет. Все рядом. Все на виду.

И в тот же вечер, еще до того, как на столе появилась первая миска, случилось чудо. Машенька принесла свою куклу и устроила ей «домик» в той самой нише между корнями. Петька, не спрашивая, придвинул к столу две лавки — с одной стороны для себя, мамы и сестренки, с другой — для Степана и его семьи. И Арина, глядя на это, поняла: дом окончательно стал домом не когда вставили окно или сложили печь, а в тот миг, когда в нем появилось это простое, светлое, теплое место сбора. Место, где уже сейчас, в пустоте, чувствовалось будущее: шум негромких разговоров, скрип перьев над домашними расчетами, тихое постукивание иглы о дерево во время шитья и смех ребенка, играющего под ним. Это была не крепость, а настоящее семейное гнездо, с бережно сплетенным, гибким и прочным основанием.

Но с завершением основной стройки напряжение в Арине не спало, а