Тихая пристань - Анна Рогачева

сменило форму. Раньше это было напряжение действия, преодоления материи. Теперь — напряжение ожидания. Ожидания проверки. Дом стоял. Теперь всем вокруг предстояло признать этот факт. И реакция могла быть разной.

Первой проверкой стали соседи. Не те, что приходили из любопытства, а те, чьи избы стояли поблизости. Мужики молча обходили дом, щупали углы, смотрели на крышу. Женщины заглядывали внутрь, цокали языком: «Ох, и просторно же у вас, Арина! И печь-то какая ладная!». Но за этими словами Арина слышала не только любопытство. Слышала переоценку. Она была для них сначала «несчастной беглянкой», потом «мастерицей», теперь — соседкой, у которой есть свой дом. Это меняло расстановку сил. Теперь с ней нужно было считаться. И это рождало и уважение, и скрытую ревность.

Агафья, чье отношение окончательно перешло от страха к соучастию, как-то сказала:

— Смотри, сестра, теперь ты сама себе хозяйка. У тебя свой очаг. Это и сила, и обуза. Теперь все твои беды и удачи — только твои. И забор между нашими домами — не просто жерди. Это — граница.

Это была не враждебность, а констатация. Арина понимала: Агафья, помогая, одновременно отгораживалась. Чтобы, если грянет гром, иметь возможность сказать: «Это ее дом, ее дела». Это было разумно. И горько.

Внутренняя жизнь дома началась с малого. Первую ночь они ночевали еще в хлеву, но утро встретили уже в новой избе. Арина разожгла в печи первый, пробный огонь — не для готовки, а «чтобы дух прогореть». Дым, ища выхода, повалил сначала внутрь, заставляя всех кашлять, но потом, подчинившись тяге, устремился в трубу. Этот момент — первый столб дыма из их собственной трубы — они наблюдали, выйдя на улицу, словно за гипнотизирующим зрелищем.

Петька воспринял это со всей серьезностью. Он провел инвентаризацию их имущества: инструменты, запас гвоздей, мешок муки, соль в берестяном туеске, их жалкая посуда. Все это он аккуратно разместил по полкам, которые сам же и сколотил.

— Порядок должен быть, — сказал он, и в его тоне звучали отголоски Степана. — Чтобы знать, что есть и где лежит. На случай чего.

«На случай чего» — эта фраза висела в воздухе их нового дома незримой, но прочной паутиной. Арина понимала, что Петька не просто наводит порядок. Он готовится. К чему — он и сам толком не знал. Но инстинкт подсказывал: крепость должна быть готова к осаде.

Именно Петька принес следующую тревожную весть. Вернувшись из села, где он ходил обменять пару заржавевших, но целых серпов, он был мрачнее тучи.

— Мам, говорят, того странника… того, что про сибиряка спрашивал, нашли.

— Нашли? Где?

— В Чертовом болоте. Вернее, не нашли, а… нашли его посох. И шапку. А его — нет. Болото не отдает. И шепчут уже, что это не странник был, а… сам тот колдун. Что его темные силы в трясину и утянули за то, что он здесь, рядом с нами, силу свою проявлял.

Арина почувствовала, как холодеют пальцы. Это была уже не охота. Это было мифотворчество. Реальность обрастала леденящими душу подробностями, которые было невозможно проверить и невозможно игнорировать. Мертвый (или исчезнувший) человек превращался в жертву темных сил, что автоматически делало окрестности местом «нечистым» или, наоборот, «охраняемым» ими. И их дом, новый, чужеродный элемент на этом мифологическом ландшафте, мог легко стать частью легенды. Со знаком «плюс» или «минус» — неважно. Важно, что на него бы указывали пальцами.

— Что еще говорят? — спокойно спросила она, хотя внутри все сжалось.

— Говорят… что пан Гаврила после этой новости будто ожил. Кричит, что его враг повержен, что вода очистилась. И велел служить молебен о здравии. И… — Петька замялся, — … и прислал в село мешок гречки. На помин души невинно убиенного.

Тактика менялась. Пан, не сумев найти реального врага, создавал своего, мифического, и теперь торжествовал победу над ним. Это было гениально и страшно. Ибо побежденный мифический враг мог воскреснуть в новом обличье в любой момент. Например, в обличье одинокой женщины с детьми, построившей дом на пустоши слишком быстро и слишком умело.

В этот вечер Арина не стала шить. Она сидела за своим столом, перед ней лежала береста и обгорелая лучина для письма. Она сидела и вооружалась списком. Береста — единственное, что пока не требовало от неё ни денег, ни объяснений. Что ж, начнём с дурного, как при осмотре больного. Итак, угрозы.

Пан Гаврила, наш местный меломан истерик. Концерт его негодования, судя по всему, отменён, а значит, дирижёру срочно потребуется новый козёл для отпущения. Претендентка номер один — я.

Миф о колдуне. Бродячая сказка, которая ищет себе нового дом. Отличный сюжет: «Сибиряк-колдун передал свои силы одинокой поселенке». Очень в духе времени.

Коллекционеры. Отошли, как вода после половодья, но грязь-то осталась. И они где-то тут, вытирая ноги.

И, наконец, любимый хор — общественное мнение. Поёт в унисон: «Завидно… Непонятно… А может, она и впрямь…»

Перейдём к нашим скромным активам. Не золотой слиток, но хоть что-то.

Дом. Четыре стены и факт. Факт, что они стоят, — уже дерзость.

Ремесло. Иголка да нитка, что с них взять? А вот и всё.

Степан с Агафьей. Помогут, если сами не по горло. Петька — сила, которая пока только ест за троих. Машенька — милая, хрупкая и, сама того не ведая, живой щит. Репутация… Ну, хоть не ведьма пока. Мастерица, богобоязненная, упрямая. Сойдёт.

А теперь стратегия, или Искусство становиться скучной как осенняя лужа.

Укоренение. Надо стать частью пейзажа. Как пень. Посадить под окном рябину — пусть думают, что я уже загадываю на осенние пироги. Завести курицу. Пусть её утреннее кудахтанье будет для соседей будильником — вот, мол, живёт обычная женщина, у которой даже курица есть.

Интеграция. Не отгораживаться забором, а вплестись в общую ткань, как нитка в холст. Предложить соседке-пряхе научить Машеньку её искусству. «В обмен на помощь с картошкой, конечно». Отдать Петьку на день в неделю к каретнику Федоту — за спасибо. Зато Федот станет считать себя покровителем, а это лишние уши.

Контроль нарратива. Самое главное. Не дать им сочинять сказки. Надо опередить, заполнив эфир невыносимо скучной правдой. Встретила соседку — и тут же: «Ой, и намучилась я с этим порогом, три раза перекладывала, спина болит!». Увиделась с кумушками: «Петька-то мой как вырос, скоро, гляди, и невесту присмотрит, только бы хозяйка попалась разумная, а то ведь нынче…».

Стать предсказуемой. Стать обычной. Стать скучной. Это будет моя лучшая мистификация.

Она отложила лучинку. План был. Но между планом и реальностью