Русь. Строительство империи 6 - Виктор Гросов

Тысячи погибших. Разграбленный город. Столица! И все из-за него одного, его трусости, дурости, из-за того, что повелся на сладкие речи византийского лиса Скилицы. Из-за желания шапку царскую примерить, пусть даже ценой предательства земли родной!

Как думаешь, Илья, что народ скажет, когда все наружу вылезет? А вылезет, будь спокоен. Шила в мешке не утаишь, особенно когда столько слез и свидетелей. Они ему все припомнят — и правление его никакое, и эту беду страшную. И что тогда? Думаешь, его Рюриково семя спасет? Да они ж его на куски порвут! Крови потребуют. Справедливой крови — за кровь невинно убиенных.

И ведь правы будут, абсолютно правы! Потому что нельзя такое прощать. Нельзя спускать с рук предательство такого размаха! Это не просто ошибка, не слабость минутная. Это преступление против всей Руси, против каждого, кто на ней живет. И если я, Великий князь, тот, кто за эти земли и за этих людей головой отвечает, дам слабину… Что тогда обо мне подумают?

Ты себя на мое место поставь, Илья. Вот стоишь ты перед толпой киевлян, что в одночасье всего лишились — и крова, и родных, и добра нажитого. Смотрят на тебя — в глазах и надежда, и лютая злоба. Возмездия жаждут. А ты им такой: «Знаете, люди добрые, а того княжича, из-за кого вся беда стряслась… я отпускаю. Он же, вишь ты, последний Рюрикович. Кровь знатная, жалко род пресекать». Что будет? Да меня самого тут же сметут! И поделом будет! Потому что князь, который не может или не хочет покарать предателя, столицу сгубившего, — не князь он вовсе. Тряпка. Пособник зла. Моя власть не только на мечах держится, но и на справедливости. Потеряю справедливость — все потеряю. Народ отвернется. Дружина засомневается. Враги тут же осмелеют.

Так скажи мне на милость, Илья, с какой стати мне его щадить? Какой в этом прок? Чтобы сохранить «последнего Рюриковича»? Да кому он такой нужен — опозоренный, сломленный, всё и вся предавший? Чтобы тебе угодить да твоей старой клятве покойнику? Уж прости, богатырь, но судьба Руси мне всяко дороже твоих личных обетов. Чтобы милость показать? Милость к такому чудовищу — это как в лицо его жертвам плюнуть. Нет. Ни одной причины. Ни единого довода «за». Только «против». Жизнь его ломаного гроша не стоит. Смерть его, может, другим наукой будет. Изгнание… может, и самый мягкий путь, но кару он понести обязан. Точка.

Нет, Илья. Пустое ты просишь. Этот Рюрикович сам себя из рода вычеркнул. Сам свою судьбу выбрал, когда ворота Киева врагу отворил. И теперь ему ответ держать.

Я все еще крутил в голове случившееся, примерял на себя горечь этой ситуации и понимал — жесткого решения не избежать. Илья-то за Рюриковича просит, да только какой прок в имени, если оно в грязи предательства вываляно? Народ крови потребует, и власть моя закачается, если слабину дам. Но и казнить его вот так сразу, что-то в этом было неправильное, слишком уж просто для такой подлости. Голова шла кругом. Как по справедливости-то поступить? Чтобы и Русь не ослабить, и лицо свое не потерять, и этому гаду по заслугам воздать?

И вот ровно в тот миг, когда сомнения с гневом во мне схлестнулись, перед глазами вспыхнуло знакомое окошко — интерфейс.

Доступно ранговое умение «Легата» — «Вершить Суд». Активировать для вынесения вердикта Системы по ситуации с Ярополком Святославичем и Ильей Муромцем? [Да/Нет]

Вершить Суд… Умение Легата. Я о нем даже не слышал, но суть была ясна — позвать Систему на разборки, когда дело спорное или шибко важное. А момент сейчас был — важнее не придумаешь. Мой-то приговор, каким бы ни был, могли и не так понять, вопросы бы пошли. А вот слово самой Вежи это совсем другой коленкор. Это будет окончательно. И для Ярополка, и для Ильи, да и для меня тоже. Тяжкий выбор, конечно, но спихнуть ответственность… вернее, запросить подтверждения у высшей инстанции… сейчас это казалось единственным путем.

Я мысленно ткнул [Да].

И глазом моргнуть не успел, как воздух в шатре неуловимо переменился. Тише стало, что ли? Или наоборот, загудело как-то низко, еле слышно, так, что скорее кожей чуешь, чем ушами? Тяжелый дух крови и трав никуда не делся, но к нему примешалось что-то еще будто озоном пахнуло после грозы? Или чистым холодом с гор принесло? Не поймешь. Ясно одно — умение сработало. Система на мой зов откликнулась.

Посреди шатра, аккурат между мной и носилками Ярополка, начал клубиться свет. Неяркий, рассеянный, будто из воздуха ткался, уплотнялся, обретая знакомые очертания. Я уже знал, кто это. Система «Вежа». Явилась суд вершить.

Вот она — девчонка. Лицо — как маска ледяная, ни единой эмоции. Спокойная, отрешенная, будто на муравьев в банке смотрит. Но глаза старые, мудрые, и холод в них — как у судьи перед вынесением приговора.

Я мельком глянул на Илью. Он ее тоже видел. Лицо старого вояки, и так изрезанное шрамами да морщинами, аж окаменело. Глаза распахнуты, а в них — и страх, и диво, и еще что-то… благоговение, может? Явно не ждал он такого гостя.

А Ярополк тоже ее увидел. И в его пустых глазах плеснулся живой, неподдельный ужас. Дернулся на носилках, хотел что-то сказать, но из горла только хрип вылетел. Смотрел на Вежу так, как смертник смотрит на палача. Дошло до него. Сразу дошло, что это не видение горячечное, не бред раненого. Это Сила.

Добрыня на лавке только застонал тихо во сне или в беспамятстве. Он ничего не видел, не чуял. Для него Вежа была пустым местом. И слава Богу.

Вежа Илью даже взглядом не удостоила. Все ее внимание, все ее холодные глаза — на Ярополке. И когда заговорила, голос ее раздался не в ушах — прямо в голове зазвучал. Чистый, бездушный. Слышали его только мы трое — носители.

— Ярополк Святославич, — вынесла она, и имя князя прозвучало как удар молота по наковальне. — Ты нарушил вассальную клятву верности, принесенную Великому князю Антону.

Ни упрека, ни злости. Просто факт. Сухо и безжалостно.

Ярополк аж рот открыл — то ли возразить, то ли взмолиться хотел, но Вежа ему и пикнуть не дала.

— За предательство сюзерена и деяния, приведшие к ослаблению подконтрольных ему земель и гибели его людей, Система лишает тебя трех рангов. Твой текущий ранг понижается до ранга «Староста».

Староста! Да это ж пшик,