Русь. Строительство империи 6 - Виктор Гросов

потерянный. Клятвы на нем больше не было, да только радости эта свобода ему явно не принесла. Оказался в дурацком положении — только что отмазывал предателя перед тем, кому присягал. Хуже не придумаешь.

Я перевел дух. Система свое слово сказала. Теперь моя очередь. Решение-то у меня в голове уже вертелось, еще до Вежи, а ее вердикт только укрепил. Башку Ярополку снести? Соблазнительно, конечно. Народ бы понял и спасибо сказал. Но уж больно жалок он был. Раздавлен Системой, лишен всего — и рангов, и статуса, и даже имени родового. Казнь для него сейчас — как избавление, легкий путь. А я хотел, чтобы он пожил. Пожил с этим позором, с клеймом «Изгоя», по скитался по чужим углам. Пусть его судьба другим умникам наукой будет, тем, кто власти легкой ищет да через предательство к ней лезет.

— Ярополк, — голос мой прозвучал без злости. Он вздрогнул. — Приговор Вежи ты слышал. Ты — Изгой. Ты предал Русь, предал меня, предал память отца своего. Ты виновен в гибели Киева и смерти многих людей.

Он молчал. Не спорил, не оправдывался. А что тут скажешь?

— Смерть для тебя — слишком легкая кара будет, — продолжил я. — Посему — будешь жить. Но не здесь. Я изгоняю тебя. Навсегда. Вон с земли русской. Ежели когда вернешься в мои пределы — умрешь на месте, без суда и слова лишнего. Мое слово — закон.

Ярополк медленно моргнул. Кажется, дошло. Изгнание. Не смерть. Жизнь в позоре, вдали от всего, что знал. Может, оно и похуже казни будет. Он ничего не ответил, только снова уставился в потолок шатра.

Теперь Илья. Я повернулся к нему. Старый вояка поднял на меня тяжелый взгляд. И стыд в нем был, и ожидание — что я с ним решу.

— Илья Муромец, — сказал я. — Система твою клятву признала. Я тоже ее признаю. Ты был связан словом, что дал Святославу. Но ты был и моим воеводой в Киеве. И ты подчинился приказу преступному, хоть и видел его безумие. Ты Ярополка не остановил, Добрыню предупредить не попытался. Верность твоя клятве обернулась предательством долга перед киевлянами и передо мной.

Илья слушал не перебивая, лицо мрачное, как туча.

— Но я вижу — ты не предатель по нутру своему, — добавил я. — Ты воин чести, да только угодил в капкан. Система тебя от старой клятвы освободила. Теперь ты волен служить Руси. Если захочешь, конечно.

Он поднял голову, в глазах искра надежды мелькнула.

— Предлагаю тебе место в моей дружине, — сказал я. — Пойдешь десятником. Под начало Ратибора. Как, согласен?

Для могучего киевского воеводы, для богатыря из былин, должность простого десятника — это, конечно, огромный шаг назад. Но после всего, что случилось, — это был шанс кровью смыть позор и доказать делом свою верность.

Илья медленно поднялся на ноги. Хотя и раненый, а он все одно — глыба. Сделал шаг ко мне и склонил голову.

— Благодарю, Великий князь. За милость твою. Я… виноват я перед тобой. Перед Киевом. Перед Добрыней… Прости, коли сможешь. Любую службу приму. Буду служить тебе и Руси верой и правдой до последнего вздоха.

— Добро, — я махнул рукой, принимая его слова.

Илья кивнул.

Остался только Ярополк. Лежал все так же недвижно.

— Сколько… — вдруг прошептал он, не поворачивая головы. — Сколько у меня времени?

— Чтоб раны твои затянулись малость, чтоб в седле держаться мог, — ответил я. — Даю седьмицу. На восьмой день — чтоб духу твоего на моих землях не было. Куда подашься — твое дело. Хоть к грекам, хоть к печенегам в степь. Но здесь тебе места нет.

Он ничего не ответил. Просто закрыл глаза.

Я оглядел шатер. На лавке тяжело дышал Добрыня. Его изувеченное тело — вот оно, свидетельство всего ужаса, что случился по вине этого человека на носилках. Но Добрыня жив. Выходим мы его, обязательно выходим.

В этот момент полог шатра откинулся, и внутрь быстро шагнула встревоженная Искра.

— Княже, — обратилась она ко мне, понизив голос. — Прости, что тревожу. К тебе гости. Срочные.

Я нахмурился.

— Кого еще принесло?

— Послы, княже, — ответила Искра. — От ляшского князя Мешко, говорят. У шатра ждут. Настаивают на немедленной встрече.

Глава 15

Ну надо же, кого принесло! Вот уж кого не ждал, так это их. Сосед наш западный, хитрюга еще тот, вертится, как уж на сковородке. То с немчурой якшается, то с нами норовит дружбу водить, а то и вовсе сам по себе. И чего ему приспичило именно сейчас, когда мы только-только с древлянами управились и дух переводим на этом пепелище?

— Зови, — махнул я рукой. — Чего уж там тянуть. Раз приперлись и набиваются — выслушаем. Пусть только обождут минут десять, пока тут хоть немного приберут.

Искра вихрем метнулась исполнять, а я оглядел шатер. М-да, приемная та еще… Носилки с Ярополком и Ильей, лавка, где недавно метался Добрыня, дух кровищи и травяных припарок — кажется, уже въелся во все вокруг намертво. Ладно, послы — народ тертый, не барышни кисейные, перебьются. Да и полезно им будет глянуть, как мы с врагами обходимся. Пусть мотают на ус: шутки со мной плохи.

Велел дружине прибрать самое явное, да проветрить слегка. Сам уселся на единственный стул поприличнее, что чудом уцелел, положив рядом на лавку один из своих топоров — так, для наглядности, чтоб понятнее было. Ратибора, который появился через пару минут, попросил встать за спиной. Его медвежья фигура и тяжелый взгляд всегда действовали на гостей отрезвляюще.

Часть шатра с раненными Искра огородила. Минут через пятнадцать она доложила: послы готовы.

— Валяй, пусть заходят.

В шатер вошли трое. Ляхи. Сразу видать — и по одеже чудной, и говор у них свой, хоть и по-славянски лопочут. Двое сзади топчутся, обычные мордовороты-охранники, здоровые бугаи, но безликие. А вот главный, Збигнев, как потом узнал. Мужик лет под сорок пять, сухой, жилистый, глазенки светлые, цепкие, губы — ниточка. Одет богато, но без побрякушек: добротный кафтан, пояс с серебром, меч при боке. Держится с достоинством, но без гонора. Шатер зырк-зырк — оглядел быстро, хватко, бровью не повел, хотя стопудово все приметил: и обстановку нашу походную, и Ратибора за спиной, и