Двуглавый. Книга вторая - Михаил Иванович Казьмин

Карл Фёдорович не лукавил, ближайшее будущее генерала Гартенцверга в свете того, что накопал на него Бакванский, выглядело и вправду незавидным. Девять лет назад тогда ещё полковника Гартенцверга подозревали в убийстве любовника его супруги. Подозрения в ходе дознания не подтвердились и дело закрыли, не доводя до суда. Вот только Бакванский где-то пересёкся с бывшим сослуживцем военного дознавателя, что установил непричастность полковника Гартенцверга к гибели подпоручика Лиходейцева, и тот поведал, что непричастность та самая была установлена не по материалам дела, а по желанию военного начальства на Дальнем Востоке, не готового в самом начале второго Корейского похода терять одного из лучших офицеров, и на самом деле именно Гартенцверг Лиходейцева и застрелил из трофейной винтовки. Имя свидетеля Бакванский записал, поэтому основания для проверки того дознания вполне себе имелись, а если учесть, что невиновность Гартенцверга не была установлена судом, то и назначить новое следствие никаких сложностей не представляло. Виновен генерал или нет, тут шло уже вопросом номер два, но, как справедливо отметил Денневитц, отправив Тригорского решать вопрос радикально, его превосходительство сам себе вырыл яму.

Другое дело, что зачем заговорщикам мог понадобиться генерал, не командующий каким-либо войсковым соединением, а преподающий в военной академии, и почему они так и не оказали на Гартенцверга давления, оставалось пока непонятным, но Денневитц имел твёрдое намерение разобраться и с этим.

На штабс-капитана Тригорского, однако, осведомлённость следствия сильного впечатления не произвела. По крайней мере, предложение Денневитца принимать он то ли не спешил, то ли вообще не собирался.

— Ещё раз повторяю: налёт я устроил по своей собственной инициативе, — упёрся Тригорский. — Об обстоятельствах из прошлого его превосходительства я узнал случайно, и принял решение обезопасить глубоко уважаемого мною Николая Львовича доступными мне средствами.

— В таком случае, Павел Петрович, будьте добры рассказать, откуда стали вам известны те самые обстоятельства, — с показным миролюбием предложил Денневитц. — А заодно поведайте, каким образом вы узнали о том, где хранятся компрометирующие его превосходительство сведения и как вам, офицеру, удалось завести знакомства среди одесских уголовников, — в угол Карл Фёдорович загонял Тригорского мягко, но неотвратимо.

— Я не хочу создавать неприятности людям, которые мне помогли, — принялся выворачиваться Тригорский, — и потому вынужден оставить эти ваши вопросы без ответа.

— Что же, Павел Петрович, — вздохнул Денневитц, — не хотите говорить — ваше право. Посмотрим, что скажет нам сам его превосходительство.

Но даже столь недвусмысленная демонстрация бесполезности его усилий не образумила Тригорского — он продолжил упорствовать, и Денневитц отправил штабс-капитана обратно в камеру.

— К генералу Гартенцвергу я, пожалуй, отправлюсь сегодня сам, — поделился планами Карл Фёдорович. — По большому-то счёту, у нас на него ничего и нет, только то, что штабс-капитану Тригорскому он явно покровительствовал…

Ага, вот, значит, почему Денневитц сразу связал Тригорского именно с генералом. Не иначе, звонил перед допросом осведомлённым людям и узнал от них эти подробности. Но надворный советник прав: на генерала Гартенцверга применительно к нападению на квартиру Бакванского у нас пока ничего нет, вот и придётся Карлу Фёдоровичу уважить его превосходительство визитом. Тоже, конечно, неясно, как генерал себя поведёт и что из этой затеи выйдет, но я даже не знаю, что ещё можно бы тут придумать…

— Вы, Виктор Михайлович, отправитесь сегодня в Михайловский институт, — принялся Денневитц озадачивать тёзку. — Поговорите с господином Кривулиным относительно дальнейших занятий, заодно передайте госпоже Кошельной, что я очень надеюсь на скорейшее возвращение Дмитрия Антоновича на службу, не в ущерб, разумеется, его здоровью. Вы же с нею завтра с утра в госпиталь собираетесь?

Дворянину Елисееву оставалось только подтвердить памятливость начальника, заодно и поблагодарить его за возможность встретиться с Эммой. Первое, понятно, было с должным почтением произнесено вслух, второе осталось в мыслях. Заодно появился повод напомнить тёзке наш разговор насчёт того, чего именно хочет получить Денневитц от обучения своего подчинённого. Обмен уже хорошо знакомым обоим мнениями и аргументами много времени не занял, и мы, как и раньше, сошлись в том, что сохранение тайны нашей с тёзкой двуглавости остаётся приоритетным, а всё остальное, что того обучения касается — это уже как получится.

…Речевые обороты, которыми Эмма оценила желание ротмистра Чадского нас с ней подслушивать, я, пожалуй, цитировать не стану. Пусть что для меня, что для тёзки отношения с этой незаурядной женщиной оставались постельно-дружескими, без какой-то большой и чистой любви, но всё равно, пятнать этим цитированием светлый образ Эммы Витольдовны было бы с моей стороны по меньшей мере непорядочно.

Тем не менее, мои попытки вызвать Эмму на серьёзный разговор остались безуспешными. Она, должно быть, тоже считала, что Чадский может проявить нездоровую инициативу, если уже не проявил, и лишь пообещала в самом ближайшем времени устроить нам возможность поговорить без чужих ушей. Пришлось снова поверить ей на слово.

Доцент Кривулин тоже порадовал обещанием в самом скором будущем устроить тёзке занятия по технике того самого ускоренного гипнотического внушения — прямо какой-то день обещаний, честное слово! Дворянин Елисеев, как ему и советовала любовница, не стал говорить Сергею Юрьевичу, что кое-какой опыт в этом уже приобрёл, и показал, насколько я могу судить, убедительно, полную готовность научиться чему-то новому. Впрочем, Кривулин тут же предупредил, что занятия начнутся лишь после завершения нашей с госпожой Кошельной миссии в военном госпитале. Ну и ладно, после, так после, нам с тёзкой с того не хуже. Впрочем, пока и не лучше тоже.

По возвращении тёзка дисциплинированно доложился, но вызова от Денневитца так до ночи и не последовало. С утра тоже было не до разговоров, и отбыл дворянин Елисеев в институт, оставаясь в полном неведении, что и как там вышло у Карла Фёдоровича с генералом.

…В госпитале в этот раз нас встретили столь же официально-почтительно, разве что доктор Гольц был настроен заметно более дружелюбно. Ну да, он-то ближе всех прочих познакомился с результатами наших с Эммой трудов, да и внушение в спонтанном тёзкином исполнении даром, видимо, не прошло. Воронков выглядел намного лучше, хотя видно было, что есть ещё, над чем поработать. Вот мы и поработали.

Как и в прошлый раз, сели мы по обе стороны от пациента, Филипп Андреевич устроился у изголовья. Воронкова Эмма сразу же погрузила в сон, уж