Шарлатан - Квинтус Номен

— А мы ни оружия, ни патронов со снарядами-то не делаем!

— Ну да. Но вы теперь делаете турбины с генераторами, а одна такая турбина обеспечит электричеством десяток станков. А десять станков — это сто, а то и больше снарядов в день…

— А шарлатан-то дело говорит, — раздался чей-то голос, — на работу нам идти нужно, а не в военкомат. Сделаем больше машин электрических, другие рабочие больше снарядом и прочего сделать смогут. Ну что, мужики, пошли на заводы?

— Стойте все! — закричал уже во весь голос я. — Прежде чем идти, еду приготовьте с собой взять, сдается мне, что столовую на заводе сегодня точно не откроют, а с голодухи вы такого наработаете…

Ну что, народ меня все же послушал и в город все пошли уже в начале второго. А вернулись уже заполночь, когда все уже спали. То есть почти все: я сразу после того, как народ с площади разошелся, сам спасть пошел, все же и ночь была почти бессонная. И проснулся я ни свет, ни заря. А теперь выспался, и сидел на освещенной двадцатипятисвечовой тридцатишестивольтовой лампочкой скамейке возле двери червячного домика. Отец меня увидел, подошел:

— Что, Вовка, не спишь? Или уже спать, а что я поздно вернулся, так сейчас, наверное, я так всегда возвращаться буду. У нас на заводе собрание было, там тетка из Тумботино приехала и сказала, что к ним уже запрос пришел из наркомата на увеличение выпуска мединструмента аж втрое. А сами они с таким планом не справятся, да и нам, скорее, тоже план ох как увеличат…

— Я днем выспался. Пап, а ты мне можешь еще несколько железяк непростых сделать?

— Нет, Вовка, забудь об этом. Сейчас все мы — и я, и Алексей, и Николай, да и вообще все рабочие из нашей деревни… вообще все рабочие должны время тратить только на то, что стране нужно.

— То, что я придумал, стране нужно.

— Есть у нас в стране товарищ Сталин, товарищ Молотов, другие товарищи — и они уж точно лучше тебя знают, что стране нужно. И мы — все мы — будем делать только то, что они скажут. А вот когда победим, я тебе железячки твои и сделаю, договорились?

— Договорились, только я эти железяки сам раньше сделаю.

— И Ваську с Колей в помощники возьми. Но может, все же спать пойдем?

Я когда-то читал о том, как народ в стране воспринял начало войны, но теперь ничего, похожего на описанное в литературе, не заметил. То есть народ резко посерьезнел это верно, и работать все стали гораздо больше — но вот всё остальное… Никто в той же Ворсме не бросился скупать соль, мыло, спички и керосин, и не бросился по двум причинам. В Ворсме все же у народа избытка денег не было, и скупать все было просто не на что. А еще — люди действительно пока не поверили, что война — это уже всерьез. То есть поначалу не поверили, но когда Совинформбюро сообщило, что Минск немцы взяли…

То есть Совинформбюро про то, что Минск немцами взят, вообще не сообщило, но второго июля в сводке появилось «Борисовское направление». А так как карту Советского Союза сразу же повесили в школе, людям все про Минск стало ясно. Вообще-то нам не полагалось эти сводки слушать, еще двадцать пятого вышло распоряжение о сдаче всех радиоприемников «на хранение в учреждения связи». И в деревне все немедленно послушались — и послушались потому, что раз в Кишкино почты вообще не было, еще в конце сорокового года тетя Наташа учредила такой (по документам) у себя в избе. Адрес «отделения связи» — есть, значит, и отделение имеется. На самом деле ей это понадобилось потому, что почтальон из Ворсмы в деревню если и приезжал, то лишь по большим праздникам или спьяну, а лесу заблудившись — и все жители были вынуждены за почтой своей самостоятельно в Ворсму переться. А почтальон имел право (и даже обязанность) всю почту для «подведомственной территории» получать, и даже почтовые переводы получать мог получать вместо адресата! В Ворсме тогда этому очень обрадовались, ведь тетка туда на мотоцикле чуть ли ни каждый день могла заехать за почтой — а это упростило и хранение корреспонденции, и потери писем и газет закончились. А теперь она просто «приняла» все пять или шесть приемников, которые в деревне уже завелись, но не имея отдельного склада передала их «на хранение ответственным товарищам». Таких в деревне нашлось трое: дед Митяй, дед Иван и… и я. Тетка Наталья данный факт пояснила просто:

— Родителям твоим или еще кому взрослому я приемник оставить не могу. Дед Иван — он извозчиком на почте числится, у Митяя место, защищенное от посторонних граждан.

— Это какое место, и кем защищенное?

— Пчелами! Ты к нему в мшаник зайти не пробовал?

— Пробовал, пчелы тех, кто не курит, не кусают.

— Ну, это ты знаешь… а тебя я владельцем приемника записать не могу, а вот хранителем — запросто. Потому что тебя по закону даже наказать не могут, если у тебя приемник найдут. А если ты его еще в свой червяковый домик поставишь, то и не найдут никогда.

— В домике для приемника электричества нет.

— Так проведи! Давай так сделаем: завтра с тобой в Павлово съездим, купишь там провод нужный, розетку, что еще нужно…

— А почему не Иван Кузьмич?

— Потому что он в котлах понимает, а в электричестве нет. А ты ведь сам у себя в домике электричество сделал? Значит, знаешь как, и еще раз сделаешь. А почему у тебя там приемник будет, так это я начальству объясню легко: красного уголка у нас нет, но площадь для собраний — вот она, а так как приемники можно на собраниях слушать, то мы его рядом и храним. Ну как, договорились?

И вот когда Совинформбюро не рассказало о падении Минска, народ осознал, наконец, что война — это не шутка. Но все равно в панику впадать не стал. Разве что безо всякой паники в огородах еще с полсотни «кабачковых башен» выстроил… Однако люди не только о войне думали: проявилась