Громов: Хозяин теней 1 - Екатерина Насута

— Это ты не понимаешь, — я наступил ему на шею, чуть придавив горло. — Вы ж мясо…

Это не для него.

Для Савки.

— Обыкновенное тупое мясо… исполняете приказы. На большее мозгов не хватает. Но думаете, что бога за яйца ухватили. Знаешь, я ведь тебя и прибить могу. Вот… скажем… возьму камушек.

Я наклонился и, пошарив в соломе, вытащил обломок кирпича, которым дверь денника подпирали.

— И тюкну тебя в висок… сюда вот, — я аккуратно обозначил место удара, одним лишь прикосновением.

Парень затих. Кажется, он и дышать стал через раз.

— А потом камушек положу и скажу, что ты сам ударился. И все эту байку сожрут и не поморщатся.

Боится.

У страха особый запах. И тень внутри оживает, царапается. Ей хочется попробовать этот страх. Она готова поглотить и его, и самого парня, всю его пованивающую уже душонку. Тени и вправду чуют… нехорошее. А на нём, оказывается, прилично всякого.

— А знаешь, почему? Потому что я нужен. Не только Мозырю нужен. Но и ему, если вас, придурков, послал.

— Откуда ты… с чего-ты.

— Я не тупой, — говорю, глядя в глаза. Ну, надеюсь, что в глаза, потому как Савкиным зрением взгляд уловить не выходит. — Я понимаю, что и к чему… почему вам вот прежде до меня дела не было, а тут вдруг появилась. Велели, стало быть, побить, а потом и защитить.

Это снова для Савки.

Пусть наглядно увидит, как подобные дела делаются.

— Так вот, передай следующее. Если Мозырь хочет со мной дела вести, то пусть делает это чисто. А нет… к Синодникам пойду. Или вон к княгине. Баила, что мной многие уже интересовались. Охотники не одному Мозырю нужны.

Камушек я положил на грудь лежащему.

И поднялся.

— И ещё… если в вашу дурную голову придёт мысль отомстить.

А она придёт.

Это пока им страшно и непонятно, а потому страшно вдвойне, но потом они успокоятся и решат, что мне просто повезло. Что это неправильно, когда тощий малолетка бьёт тех, кто его старше и умнее.

— Так вот… побить меня вы побьете. Но не убьете. Побоитесь, потому что я Мозырю и вправду нужен. И я как-нибудь да перетерплю… но потом найду вас и удавлю. По одиночке.

Не то.

Не поверят? Или, если поверят, решат, что как-нибудь да справятся. Надо иначе… чем?

В голове мелькнула иная мысль.

— А может… может… даже не сам удавлю. Может, просто окошко у вашей кровати приоткрою. И слово шепну. Волшебное.

А вот теперь страх стал таким, что Тень просто потянулась к нему, жадно впитывая. Надо же… угадал.

— Охотники ведь не только убивать теней способны.

Пальцем в небо.

Но снова угадал, судя по тому, как старшак заелозил, задышал быстро и сипло.

— Ты… ты не посмеешь… ты…

— А не проверяй, — сказал я и руку протянул. — Вставай, давай, пока не пришёл кто…да не бойся, не трону.

Это я поспешил. Стоило прикоснуться, и его страх, приправленный ещё чем-то, потёк сквозь кожу, в пальцы, в тень, будто это прикосновение изрядно облегчило ей работу.

— Х-холодно, — чуть заикаясь, произнёс парень. А я мысленно выметерился и велел тени отступить.

— Это просто нервное. И от удара. Сосуды перемкнуло, вот руку и сводит.

Так себе объяснение, но он кивает.

И встаёт.

И смотрит… вот прям чувствую, как в башке его мысли ворочаются. Он крупнее Савки. И сильнее. И хватит одного удара, чтоб вырубить. Но… стою.

Смотрю.

Улыбаюсь. Без тени страха. С ожиданием.

— Лёнь, ты чего… — второй выползает из денника, держась за бочину. — Лёнь…

— Не, я на это не подписывался, — Лёнька трясёт башкой. — Я…

— Что тут происходит? — голос батюшки Афанасия заставляет тень прятаться, а нас троих вжимать головы в плечи.

— Ничего! — я отмираю первым. — Мне тут пришли помочь… говорят, что беспокоятся. Что я слабый, вот из христианского милосердия и…

Батюшка Афанасий слишком долго при приюте, чтобы этою лапшой обмануться. И идёт неспешно. И думаю, следы нашей драки от него не укрылись. Меня он разглядывает пристально. Потом этих двоих.

— Помочь, — произносит протяжно. — И с чего вдруг?

— Так это… — голос Лёньки звучит виновато. — Он же ж вон мелкий. И хворал ещё. И слыхал, как дядько Фёдор жалился, что болезный очень. Вот и подумали с Дышкой, что это правильно будет, сподмогчи.

— По-божески, — спешно добавил Дышка. — Вы ж сами намедни сказывали, что помощью ближнему душу спасти можно.

И крестится.

Широко, старательно. А Лёнька за ним повторяет.

— Что ж… ваша правда, — батюшка Афанасий ни на мгновенье не поверил, но поскольку все трое мы с виду живы и даже целы, то и причин вмешиваться у него нет. — Тогда не буду мешать, чада. Работайте… благословляю.

И благословил.

От же ж…

Раньше оно как-то… безболезненно проходило. А тут будто плетью горячей поперек спины переехали. Я чуть не застонал от неожиданности. Но вместо этого сцепил зубы и пробормотал:

— Спасибо вам, батюшка… большое человеческое.

— Обращайся, чадо.

Вот сдаётся мне, понял он распрекрасно всё.

Издевается.

Сволочь.

И… и почему он всё одно серый? Как эти двое? Сил нет. Дара нет. А вот поди ж ты…

— Спасибо, — Лёнька первым руку сунул. — Ты это… аккуратней… мы-то скажем слово, но сам понимаешь…

— Не вы одни выслужиться хотите?

— Да как сказать… слушок пошёл, что тебя придавить надо. Чтоб сговорчивей был… нет, так-то калечить никто не станет, но постараются…

— Мозырь?

— Не знаю… кто ж скажет. Только нам вот сегодня в мастерских послабление вышло. Сам мастер отдыхать отправил. Типа, бледно выглядим… ага… когда той неделей животами маялись так, что едва стоять могли, только наорал, что мы это… мухлюем. А тут вот.

Дерьмо.

И что тут ещё скажешь.

— Валите, — я прислонился спиной к столбу.

— Не-а… — Лёнька мотнул головой. — Тут уж это… Афанасий наш… точно будет там, снаружи. Так что давай и вправду поможем. Тут и работы-то осталось начать да кончить.

— Лёнь… — потянул Дышка. — А…

— Бэ… бери вон метёлку. А ты, малой, куда-нить отойди. И это… — Лёнька поскреб подбородок. — Аккуратней там.

А ночью Савку скрючило.

Они и вправду