Семеро по лавкам, или "попаданка" во вдову трактирщика - Алёна Цветкова

Она испугалась по настоящему. Не за себя (Олеся не привыкла жалеть себя), а за детей. Если родился бы малыш полукровка, всё сразу вылезло бы наружу. Трохим усомнился бы и в том, что остальные дети, его. Муж не стал бы терпеть: в лучшем случае прогнал бы её с детьми из трактира. А Олесе некуда было идти.

Тогда Авдотья купила у знахарки запрещённое снадобье, избавляющее от ненужного ребёнка, едва ли не силой влила его в Олесю. Потом собственноручно закопала крохотного полуоборотня в овраге.

Олеся и прежде не смела возражать кухарке. После того случая совсем притихла, позволяя помыкать собой. Даже когда Авдотья решила выдать её замуж за Прошку.

— Поначалу я думала, ты сошла с ума от горя, — продолжала Авдотья. — Трохим, при всех недостатках, не был полным дураком. Он знал, когда идти до конца, а когда лучше отступить. Колотил тебя по малейшему поводу, но никогда не бил по лицу, не наносил увечий и по своему оберегал… Ты не могла не понимать, что Прошка не такой. Он сам показал это в первую встречу, избив так, что ты едва поднялась. Тот фингал… Помнишь? За все полтора десятка лет замужества ты ни разу не ходила с синяками на лице.

Авдотья вздохнула. Я молчала, поражённая не столько её откровениями, сколько тем, как они отзывались в моей душе. Всё так и было. Теперь и я «вспоминала».

— Потому и не стала давить на тебя. Думала, пусть баба немного отлежится, в себя придёт. Но стало только хуже. Ты менялась быстрее, чем я успевала привыкнуть. Уверена, — хмыкнула она, — ты даже не заметила, когда наши «гости» пытались, как и раньше, воспользоваться твоей уступчивостью…

В голове вспыхнули воспоминания, уже не той Олеси, а мои собственные. Всё так и было: поначалу некоторые гости вели себя странно. Хватали за подол или за руку, тянули к себе с пошловатой улыбкой.

Я думала, что здесь так принято, и просто одёргивала их, напоминая, что в моём трактире руки лучше держать при себе, иначе Мишаня поможет найти выход. Это всегда работало. Потом подобные инциденты сошли на нет. Да и гостей сомнительного вида стало меньше, тараканы не любят квартиры, где регулярно наводят чистоту и посыпают углы дустом.

— А сейчас твой трактир процветает, — вздохнула Авдотья. — Ты сделала то, что было не под силу Трохиму. И никому другому, впрочем. Даже прежний хозяин, построивший этот трактир своими руками, не зарабатывал столько, сколько ты…

Она хмуро качнула головой и закончила:

— А теперь эта дракона… Мало того, что ты при встрече не установила твёрдую цену за услуги, словно знала: драконы терпеть не могут быть обязанными. Теперь она заплатит за ночлег гораздо больше обычного, чтобы точно не остаться должной. А ты ещё и позволила ей жить здесь сколько угодно! Понимаешь, что всё это значит?!

Авдотья уставилась на меня. Я слегка потеряла нить разговора, погрузившись в тёмные воспоминания той Олеси. Иногда казалось, что вот вот найду ответы на все вопросы. Но каждый раз ниточка, ведущая туда, куда мне надо (я это чуяла), выскальзывала из рук и исчезала.

— Что?! — спросила я, прерывая затянувшуюся паузу.

Авдотья ответила:

— Она заплатит тебе достаточно, чтобы рассчитаться со мной. И тогда ты выгонишь меня из трактира… А мне, — запнулась она и тяжело вздохнула, — мне, Олеся, тоже некуда идти…

Кухарка отвернулась и замолчала. Наверное, ждала, что я начну утешать и успокаивать её. Но я не стала.

Глава 16

Я не спала вторую ночь. В голове, обгоняя друг друга, метались мысли. Я думала одновременно обо всём: о проклятых ушах; о матери Олеси, которая, возможно, сбежала из некой Гойи и была сестрой человеческого мага Олива; о самом Оливе и его невесте драконе Лине; о неведомых гойях; об откровениях Авдотьи; о той Олесе, что жила здесь до меня; и о себе…

Я старалась быть осторожной, но глупо было надеяться, что близкие не заметят подмены. Дети, кажется, ничего не заподозрили. Может, потому, что это тело их выносило и родило? Между нами осталась глубинная связь, не только психологическая, но и физиологическая.

Они тянулись ко мне, а меня тянуло к ним. Отрицать это было бы глупо. Поначалу, возможно, это было наследие их матери, её память. Но теперь я искренне полюбила каждого из них. Каждый стал частью не только моего тела, но и души.

Но что, если кто нибудь расскажет им правду? Смогут ли они принять меня такой, какой я стала? Не увидят ли во мне чужую тётку, обманом занявшую место их матери?

Это пугало меня больше всего.

Утром я поднялась с постели совершенно разбитая. Голова болела так же, как в тот день, когда я впервые открыла глаза в этом мире. Тогда виной был огромный фингал, которым Олесю «наградил» Прошка. Сейчас же клубок сомнений и страхов, скрученный за ночь.

— Мам, — Анушка первой заметила неладное и подловила меня на крыльце. По утрам уже было холодно, и дочь накинула старый отцовский полушубок. Он был ей велик и делал похожей на приземистого гнома. — Ты заболела?

— Нет, — я через силу улыбнулась, кутаясь в шерстяной платок и стараясь не шевелить головой. Она напоминала полупустой бочонок: стоило слегка наклонить, обжигающая жидкость внутри плескалась, усиливая боль. Если бы не осенний холод, притупивший страдания, было бы ещё хуже. — Всё хорошо. Просто немного болит голова… Вчера был тяжёлый день.

— Выглядишь ты не очень, — озабоченно нахмурилась дочь. — Сказать Егорке, чтобы сбегал в Ламан к знахарке?

Я отказалась. Тогда Анушка, понизив голос до шёпота, предложила:

— А может, тебе сходить к провидице? Говорят, она избавляет людей от любых страданий… Правда, только если человек сам этого хочет. Но ты ведь хочешь, чтобы голова не болела?

Забота подкупала. Так приятно, когда те, о ком ты заботишься, начинают заботиться о тебе. Я рассмеялась и обняла дочь, запустив руки под тёплую овчину.

— Вы, мои дети, — лучшее лекарство, Анушка. Обниму вас всех, и всё пройдёт.

Анушка рассмеялась и ответила на объятие. Потом вздохнула:

— А раньше ты часто бегала к знахарке… И к провидице тоже, — добавила она шёпотом и торопливо забормотала, боясь наказания: — Я однажды шла за тобой… но ты меня не видела…

— Раньше, — пожала я плечами, скрывая испуг от её слов, — твой