Фантастика 2025-57 - Елена Артемова

Фаталист, оборвавший пение на хрипло-высокой ноте, скептик с зажатой башкой и реалист, так и не открывший ни одного глаза, хором взахлёб разрыдались от умиления и нежности. А я решил, что, скорее всего помер. Или что всё ещё сплю. И для проверки нетвердой рукой отвесил сам себе леща. Звон осыпающегося стекла, адская боль и отборная ругань внутри черепа уверяли — это был не сон.

Попасть стаканом с капустным рассолом в голову удалось почти сразу. Поймать на столике его, негодяя, утратившими всю верность руками было невыносимо сложно. Выручила жена, вручив мне подлеца и придав моим ладоням нужное положение. С ее лица не сходили опасение и забота. Мужчины в таком состоянии похожи на младенцев — крайне умильны, если ещё не успели выбесить, и пользы в быту от них ровно столько же. Стакан с аспирином взять я смог уже самостоятельно, едва не заслужив от Нади ожидаемое: «ай, кто тут у нас такой молодец? Давай — за ма-а-аму!».

В общем, к пиву мы подошли уже приняв условно вертикальное положение на подушках, не опасаясь расплескать ни рассол с аспирином, на фаталиста со скептиком. Реалист мгновенно захрапел по-богатырски, но этот храп уже не убивал, а лишь успокаивал. И Надя начала тихо и задушевно, как сказку на ночь, рассказывать про трех богатырей, которых вчера вечером привел к ней на крыльцо Василий Васильевич, начальник охраны.

— Вы, главное, не волнуйтесь, Надежда Сергеевна, и не ругайте их ни сегодня, ни завтра. Потом — ради Бога, хоть убивайте, но сегодня и завтра — бесполезно, — убеждал ее мудрый мужик.

Мы же в это время молча, но крайне убедительно опровергали краеугольные основы физики и геометрии, приучившие всех со школы, что трех точек для устойчивости вполне достаточно. Головин, Лёха и я, зажатый между ними двумя, напоминали треногу для костра или трехногую табуретку, готовые, кажется, сорваться в разудалый пляс. Но лучше лёжа, конечно. Лёжа ведь не упадешь?

Охрана вместе с начальником внесла в дом всю инсталляцию, бережно, без демонтажа, и сложила нас дровами на диван. И начались изумительные истории. Лёха клялся, что он теперь пойдет в разведку только со мной, потому что у меня тестикулы стальнее стальной стали. Ему, как военному, такая вопиющая тавтология была простительна. Головин гудел, что разведка — баловство, он бы со мной в рейд отправился прямо сейчас, что бы это ни означало. Я капризничал и ни в разведку, ни в непонятный рейд не хотел, вопя, что в гробу я видал всех — и абреков, и военных, и банкиров, и броневики, и онлайн-журналистов, что врут, как дышат. Один-единственный приличный человек за день попался — и тот заслуженный артист, которого мы, как выяснилось, потеряли где-то по дороге. Тёма с Лёхой наперебой, вернее, учитывая их состояние, на медленный перебой расхваливали меня моей же жене, как засланные сваты. И бесстрашный я, и рисковый, и продуманный, а уж хитрый — куда там всем китайским сказкам и прочим Ходжам Насреддинам. Так развести кучу народу, да без единого выстрела — у них в головах это просто не укладывалось. В общем, спать я уходил уже почти на своих ногах, явно окрыленный неожиданной похвалой профессионалов. Которые, кстати, утратив объект для комплиментов, тут же и отрубились на диване, «валетом».

Там мы их и застали, в той же позе. Надя вела меня под руку бережно, как старенького писателя, ученого или генерала. Хотя нет, генералов явно водят бравые ординарцы, так что пусть будет писатель или ученый. Шаге на седьмом я даже научился заново поднимать ноги, а не шаркать ими по полу. И в целом рос и мужал очень быстро, практически на глазах. Вот что делает искренняя забота и любовь, при поддержке аспирина и прочей народной медицины.

Головин, судя по всему, планировал свести счеты с жизнью. Свесив одну руку с дивана, он непослушными пальцами шерудил в шнурках берца. Тягу к тренировке мелкой моторики в нем сейчас не разглядел бы ни один специалист школ Монтессори или узкопрофильных больниц и институтов, вроде Сербского. Значит, наверняка ладился повеситься. Лёха жалобно мычал, запихав голову между подушек дивана, прячась от солнечных лучей, как настоящий упырь. То, что на них лица не было — и говорить не стоит.

Я, пока не увидел это поле павших, хотел еще разбудить их громким «Госссспода офицеры!», но решил не рисковать. И их жалко, и нас с Надей — а ну как стрельнут оба? Ты им — два слова, они тебе — две лишних дыры в голове. Она, конечно, и так была не фонтан, но я к ней как-то попривык уже именно в этой, природной модификации, без лишней вентиляции и дренажа.

— Мужики, пиво будете?, — спросил я у дивана едва ли не шепотом.

Тёма тут же начал стремительно эвлюционировать, потянув на звук уже обе ручки и начав их требовательно сжимать в воздухе в кулачки: «дай-дай!». Я уже знал, что у ангела-Надежды в столике на колесах, который позвякивал теперь мило и кокетливо, совсем не так, как с утра, ехало полдюжины холодного светлого нефильтрованного. Достав две и свернув им пробки, еле попал бутылками в шарящие вокруг слепые клешни стального Головина. Тот проделал хитрое, едва уловимое движение правой рукой, отчего пиво в посуде чуть закрутилось, и опрокинул тару над страждущим ртом пустынника. Казалось, первые несколько секунд даже шипение слышалось, будто напиток не в рот попал, а на каменку. Как это произошло — я не понял. Отрицая физиологию и физику, жидкость ввинтилась в туловище Артема, который ее даже не глотал — просто вливал. Ожидаемого выхлопа углекислых газов, неизбежного казалось бы при таком вольном обращении с пенным напитком, тоже не произошло. В незабываемом путешественнике первые пол литра исчезли, как в черной дыре. Зато в глазах пропала скорбь. Не выпуская пустую бутылку из правой руки, он присосался к оставшейся. Но теперь уже традиционно, с ритмичными движениями кадыка, и без прежней спешки. Убирал вторую пустую бутылку от лица уже совершенно другой человек. В глазах Головина горели преданность и благодарность за чудесное спасение. Он осторожно поставил тару возле дивана и до третьей дотянулся уже сам.

В это время Лёха победил диванные подушки и вырвался из плена, в котором, видимо, провел всю ночь. Кто там, в плену, смог так надуть и измять ему фасад