Фермер 1: перерождение - Алим Онербекович Тыналин

— Когда будут готовы результаты? — спросил я, помогая Кутузову уложить ящички в машину.

— Через неделю. Нужно сделать полный химический анализ — pH, содержание гумуса, азота, фосфора, калия, микроэлементов. Плюс определение механического состава и засоленности. — Он протер очки носовым платком в синюю клетку. — Работы много, но интересной.

— А предварительные выводы можете сделать?

Кутузов задумался, глядя в сторону обследованных участков.

— Каменистые склоны — кислые, малоплодородные, но поправимые. Известкование, органика, правильная обработка, и через пару лет будут давать неплохие урожаи. Болото — ценный источник торфа и возможность создания прудового хозяйства. Солончаки — самая сложная проблема, но и там есть варианты. Промывка, дренаж, посадка галофитов для постепенного рассоления.

— Значит, все участки можно ввести в оборот?

— Можно. Только подходы разные нужны. Склоны террасировать, болота частично осушать, солончаки промывать. Но технически все выполнимо. — Он сел в машину, завел двигатель. — Главное не торопиться, делать все по науке.

Проводив лаборанта, я сел на крыльце дома с блокнотом, перечитывая записи. Картина постепенно прояснялась. Каждый участок имел специфические проблемы, но и свои преимущества.

Каменистые склоны — большое количество извести в материнской породе поможет нейтрализовать кислотность. Камни можно использовать для строительства террас и дренажных систем.

Болото — готовый источник торфа для удобрения других участков. Плюс возможность рыбоводства в созданных прудах.

Солончаки — после рассоления могут стать весьма плодородными, поскольку засоленные почвы часто богаты минеральными веществами.

Но что важнее всего, все три типа участков можно объединить в единую систему. Торф из болота улучшит плодородие склонов. Известняк со склонов поможет нейтрализовать кислотность торфа. А рассоленные земли станут основой для интенсивного земледелия.

Я открыл свежую страницу блокнота и начал составлять схему комплексного освоения. Пятьсот гектаров мертвых земель должны превратиться в образцовое хозяйство. И теперь, после детального обследования, эта задача казалась вполне решаемой.

На следующий день мы с Кутузовым отправились к самому проблематичному участку, землям вокруг старого кожевенного завода. Лаборант привез с собой дополнительное оборудование: портативный pH-метр в кожаном футляре, набор индикаторных полосок в пластиковой коробочке и несколько склянок с реактивами, тщательно завернутых в газетную бумагу.

— Здесь нужен особый подход, — предупредил он, надевая резиновые перчатки желтого цвета. — Если действительно есть тяжелые металлы, то работать надо осторожно.

Территория бывшего Алтайского кожевенного завода имени Куйбышева встретила нас унылым пейзажем. Главное здание из красного кирпича с высокой трубой стояло с заколоченными досками окнами. Железные ворота покрылись ржавчиной, а над входом криво висела выцветшая табличка с названием предприятия.

Но больше всего поражала земля вокруг. На площади в несколько гектаров практически ничего не росло. Почва имела серовато-бурый оттенок с рыжеватыми пятнами, местами покрытая белесой коркой. Редкие сорняки выглядели болезненно — листья желтые с бурыми пятнами, стебли искривленные.

— Вот это да, — присвистнул Кутузов, осматривая мертвый пейзаж. — Хуже, чем я думал. Видите эти рыжие разводы? Это окислы железа, значит, кислотность высокая. А белые корки, скорее всего, соли хрома.

Мы направились к самому зараженному участку, территории бывших очистных сооружений. Здесь когда-то стояли отстойники для промышленных стоков, а теперь зияли бетонные ямы, частично засыпанные строительным мусором.

Я достал саперную лопатку и попробовал копнуть землю. Лопатка с трудом входила в спекшийся грунт, издавая скрежет о твердые включения. Выкопанная земля имела странный металлический блеск и неприятно пахла химикатами.

— Осторожнее, — предупредил Кутузов, доставая из саквояжа специальный пробоотборник, стальную трубку с острым наконечником и резиновой грушей для создания вакуума. — Лучше не дышать этой пылью.

Первые пробы мы взяли прямо у отстойников. Почва здесь оказалась пропитана химикатами на глубину более метра. При извлечении образца из трубки поднялась едкая пыль, от которой першило в горле.

— pH около трех, — констатировал Кутузов, опустив в размешанную с дистиллированной водой пробу индикаторную полоску красного цвета. — Сильнокислая среда. Для сравнения, у лимонного сока pH около двух.

Он достал из футляра портативный pH-метр, прибор размером с авторучку с металлическим наконечником. Опустил электрод в почвенную суспензию, подождал несколько секунд, пока стабилизируются показания.

— Два и восемь десятых, — прочитал он с циферблата. — Это уже не почва, а химический реактив.

Мы продвигались от эпицентра загрязнения к периферии, взяв пробы через каждые пятьдесят метров. Постепенно картина менялась.

На расстоянии ста метров от отстойников pH поднялся до четырех, появились первые чахлые растения. В двухстах метрах кислотность снизилась до пяти, а растительность стала разнообразнее, хотя все еще выглядела угнетенной.

— Интересная закономерность, — отметил лаборант, записывая показания в потертый блокнот. — Загрязнение распространилось не равномерно, а по естественным стокам. Видите этот овраг? Он как канал, по которому яды стекали к реке.

Овраг, тянущийся от завода к ближайшему ручью, представлял собой полосу мертвой земли шириной метров двадцать. Дно покрывала толстая корка серо-зеленого цвета, растрескавшаяся от засухи. При ударе лопаткой корка звенела, как керамика.

— Это что, застывшие стоки? — спросил я.

— Похоже на то. — Кутузов осторожно отколол кусочек корки, рассмотрел на солнце. — Видите зеленоватый оттенок? Соединения хрома. А рыжие прожилки — железо. Целый коктейль из тяжелых металлов.

Для более точного анализа он достал из саквояжа набор стеклянных пробирок с притертыми пробками и флакончик с серной кислотой. Небольшое количество почвы поместил в пробирку, добавил несколько капель кислоты.

— Экспресс-тест на хром, — пояснил он, встряхивая пробирку в резиновых перчатках. — Если есть шестивалентный хром, раствор окрасится в желто-оранжевый цвет.

Через минуту содержимое пробирки приобрело насыщенный оранжевый оттенок, почти красный.

— Ну вот, — мрачно сказал Кутузов. — Концентрация хрома зашкаливает. Для сравнения, в нормальной почве его практически нет.

Мы взяли образцы в пятнадцати точках, составив детальную карту загрязнения. Наиболее пораженными оказались территория самого завода, овраг-сток и участок земли в радиусе ста метров от очистных сооружений. Дальше концентрация токсинов постепенно снижалась, но даже на расстоянии трехсот метров превышала нормальные показатели.

— А что с грунтовыми водами? — поинтересовался я, наблюдая, как лаборант укладывает образцы в специальный ящик с мягкими прокладками.

— Нужно пробурить скважины, взять пробы. Но боюсь, что и они загрязнены. Тяжелые металлы хорошо мигрируют с водой. — Он снял резиновые перчатки, тщательно протер руки спиртом из пузырька. — Кстати, заметили, что ручей ниже по течению тоже мертвый?

Действительно, ручеек, протекающий в полукилометре от завода, выглядел безжизненно. Вода мутная, с радужными разводами на поверхности. Берега покрыты рыжим налетом, растительности