Панорама - Лилия Ассен

Артур был потрясен:

– Я думал, там вода, клянусь вам, Саломе дала мне бутылку, это все Саломе.

Пока Ольга хлопотала, оказывая помощь ребенку, Мигель взял ружье и пошел к Филомене и Йохану.

– Мама умоляла его остановиться, не делать глупостей, но он был слишком зол, он ничего не слушал, – рассказал Мило.

Он не знал, что случилось потом. Помнил только, что проснулся утром в подвале, “такой большой комнате, где было холодно и горел желтый свет”. Ольга приходила его навестить каждый день, приносила поесть, меняла повязки и давала обезболивающее: “Ольга ко мне хорошо относится”. По ночам она иногда позволяла ему подниматься наверх, чтобы подышать свежим воздухом. Тогда-то он и понял, где находится:

– Тайник был у Виктора. Ольга мне сказала, что нужно скрываться, пока меня не перестанут доставать.

У Виктора под гостиной был устроен бункер. Открытость запрещала иметь подвалы, но, будучи архитектором, он сделал для себя исключение.

– Осторожность лишней не бывает, не так ли? – прокомментировал Нико.

В последние недели Ольга и Виктор ослабили бдительность. Мило дольше задерживался наверху. Прошлой ночью он воспользовался этим, чтобы сделать себе новую Веревочку, сняв шнурки со всех ботинок в шкафу.

Мальчик больше ничего не знал. Нико было тяжело, он выдвинул стул, сел и, глубоко вздохнув, снова заговорил:

– В конце он стал тереть глаза, как маленький ребенок, ему очень хотелось спать. Он взял меня за руку и, уже засыпая, прошептал: “Мои родители не вернутся, да? Веревочка мне все рассказала”. Мне не хватило духу ему ответить.

XXXIV

22 июля

Когда Люк Буарон узнал правду о гибели Розы и Мигеля, он немедленно проинформировал обо всем Габриэль Бока. Как основательница “Гражданской открытости”, она была гарантом коллективной безопасности. Такого рода событие, как дело Руайе-Дюма, могло поставить под угрозу это общественное движение.

Нас с Нико вызвали в министерство. Нам предложили подписать “документ о неразглашении”. Никто ни о чем не должен был знать.

Нико отказался. Он вспомнил мою реплику о трусости и решил показать мне, что может быть смелым. Габриэль Бока спросила у меня, как я намерена поступить.

– Как Нико, – ответила я.

Тогда Бока предложила нам сделку:

– У вас два варианта: вы начнете говорить, и Мило отправят в сиротский приют, или вы промолчите, и он будет жить с дедушкой в Сверчках. В первом случае Нико придется сдать свой бейдж. Во втором случае он его сохранит. И последнее: в обмен на ваше молчание мы обязуемся освободить Лу.

Стоит ли говорить, что мы немедленно все подписали. Мы не смогли оставить Лу гнить в тюрьме, зная, что она невиновна. Мне легче было стерпеть, что обитатели Пакстона гуляют на свободе.

* * *

Семнадцатого ноября 2049 года, после нападения на его сына Мило, Мигель пригрозил Филомене, Виктору и Йохану подать иск против их детей.

Артур и Саломе уже представляли себе, как их обвинят в покушении на убийство. Совет собрался в доме Ольги, которая оказывала помощь Мило. Роза хотела позвать стражей безопасности – “немедленно, я не хочу больше ждать, вы такое сделали с моим сыном”, – она прижимала ладони к щекам, как будто хотела содрать с себя лицо, кричала, плакала, ведь Мило чуть не убили. Виктор предложил им деньги, чтобы Мило отказался свидетельствовать в суде, “два миллиона, – сообщила Ольга, когда давала показания, – он знал, чем рискует его дочь Саломе”.

Однако Мигель не удержался и напомнил ему, что “после дела Жюля Перетти можно сажать в тюрьму детишек начиная с семи лет. Разве не вы проголосовали за этот закон? Всего несколько месяцев назад твою дочь, дорогой Виктор, которой, кажется, еще нет тринадцати лет, никто бы не судил. Что касается тебя, Филомена, то что говорить о твоем сыне? Ему только что исполнилось девять. Я не намерен вас щадить. Вы считаете, что такое может случиться только с кем-то другим… преступные наклонности, жестокость, уголовщина… но когда речь о ваших собственных детях…”

– Виктор предложил три миллиона. Мигель плюнул на его лакированные ботинки, – рассказала Ольга. – Потом разыгралась жуткая сцена, свидетелями которой были многочисленные соседи по району. Никто не вмешался. Все последующие недели и месяцы никто не упоминал об этом случае. Их обвинили бы в неоказании помощи человеку, находящемуся в опасности. К тому же, когда ты живешь в комфорте, кто рискнет все разрушить? Их глаза были соучастниками преступления. Они видели, как Йохан и Виктор схватили Мигеля за руки. Он стал сопротивляться, отбиваться и, отшвырнув Виктора, изловчился и сел верхом на Йохана, чтобы утихомирить его. Йохан дергался, оскорблял его. Мигель занес над ним кулак, Виктор схватил с моего столика бронзовую статуэтку – миниатюрную статую Свободы, которую сестра привезла мне из Штатов, – и раскроил ему череп. Меня словно парализовало. К счастью, Мило уснул: я дала ему таблетку морфина. Мою сестру трясло. Она обезумела от горя. Они сочли, что она не способна сохранить тайну, и решили, что лучше ее тоже убить. Филомена натянула ей на голову пластиковый пакет и туго обвязала скотчем вокруг шеи. Йохан связал ей руки, и они стали ждать, когда она задохнется. Потом они пошли в дом Руайе-Дюма и намылили стекла, чтобы казалось, будто они уехали сами. Йохан и Виктор вдвоем похоронили тела в детском парке: им посоветовала это сделать Саломе, которая еще раньше выкопала там яму. В 18:22 Филомена подняла тревогу.

Соседи не тронули Ольгу, так же как и Мило, который ничего не видел. Виктор предложил спрятать мальчика в бункере, пока они не придумают, что делать дальше. Ольге поручили позаботиться о нем. Она знала, что ее ждет, если она заговорит.

Ей это дали понять со всей открытостью.

17 ноября 2050 года

Бывают такие годы, когда один считается за два. За этот год я сильно изменилась.

Солнце украсило мою кожу несколькими коричневыми пятнышками, по волосам рассыпалась седина, но ни один из этих внешних признаков не был таким явным, таким очевидным, как внутренние перемены, произошедшие во мне. Я больше не нуждалась в том, чтобы на меня смотрели и тем более рассматривали: я избавилась от посторонних взглядов.

Не буду утверждать, что жизнь в Сверчках всегда легка. Мы отказались от наших прав, от нашей безопасности и стали реже видеть нашу дочь: Тесса решила остаться в Бентаме, они с Кати пополам снимают дом. Но я ни о чем не пожалела. В просвечивающих насквозь кварталах стены были зеркалами, отражавшими размытые силуэты. Чувства плутали и терялись в стеклянных лабиринтах, где