Театр стекла и теней - Энн Корлетт

К этому времени Джульетта уже светилась от почти беспечного удовольствия, едва замечая, как все сильнее ноют ноги. Все больше внимания она уделяла публике, проходила петлю, полагаясь на путеводный инстинкт. И лишь когда из коридора прошла в дверь – одну из нескольких, – поняла, что ошиблась.

Шок пробежал, как трещина по льду, в одно неуловимое ледяное мгновение явив ей, до чего хрупка ее уверенность. Возьми себя в руки. Все можно исправить. Просто вернуться, отыграть следующую сцену побыстрее. Но когда Джульетта вернулась к двери, та была заперта. Зрители толпились позади, проталкивались в первый ряд. И их как-то слишком много. Она чувствовала их тугое нетерпение и знала, что кроется за ним. Это что-то новенькое. Они не знали, что это значит, но, возможно, за этим все они и охотились.

К одному мужчине она очутилась слишком близко – видно было, как раздались у него ребра, когда он резко, выжидательно вдохнул.

Слишком близко.

В голове стучала кровь; Джульетта на шаг отступила. Зрители двинулись за ней, и внутри поднялась паника. В этот миг она была как никогда уязвима и странным образом неприкосновенна, незримая под гримом Девушки в Серебряных Туфлях. Можно упасть на колени, заплакать, царапать землю, срывая ногти, а они все просто будут смотреть. Если она позволит, они попробуют на вкус ее слезы – узнать, что сообщает их соленость.

Я могу здесь умереть, с ледяной непреложностью поняла она. Вы бы наблюдали, как тепло уходит из моего тела, а после этого посмотрели бы еще немного – вдруг я встану и снова для вас станцую.

Позади раздался шум, и она резко обернулась – стена открывалась. Джульетта заскочила внутрь, и проход захлопнулся. За стеной было темно, не считая приглушенного мерцания, которое ослепительно вспыхнуло светом фонарика в руке рабочего сцены – тот жестом велел Джульетте идти по коридору.

Впереди открылась дверь, и на свет выступила знакомая фигура.

В глазах Итана читалось ужасное сочувствие, и Джульетта показалась себе скучным ничтожеством.

– Мне так жаль, – сказала она. – Я старалась. Там было…

– Извиняться стоит не тебе, – резко ответил Итан. – Режиссер должен был дать тебе больше времени. Все вечно сводится к его одержимости Лунарией. Он поторопился ввести тебя на эту роль, но думал о твоей матери. – Итан встряхнул головой. – Я поговорю с ним – пусть даст тебе время привыкнуть.

– Время? – Внутри зашевелилась неверная надежда. – Меня не… – Она сглотнула. – Я думала, меня выгонят.

Итан взял ее ледяную руку.

– Ты ошиблась. Все в Шоу ошибались сотни раз. И тебе не повезло. В это время ночи редко бывает много народу. По разным причинам в последнее время оживленнее. Надо было мне сообразить. Прости.

– Но все пошло вкривь и вкось. – Голос у нее сорвался.

– А Шоу пошло дальше. Шоу продолжается всегда. Ты в нем играешь, и ошибка в первую ночь ничего не меняет.

Джульетта безуспешно попыталась подавить всхлип облегчения.

– Все хорошо. – Итан шагнул ближе, притянул ее к себе. – Все хорошо.

От доброты этого жеста Джульетта сломалась и разрыдалась у него на груди.

Наконец слезы утихли, и Итан отпустил ее.

– Прости, – сказала она, вытирая лицо.

– Не за что извиняться. – Он смотрел на нее сверху вниз. – Ты замечательно справилась. Если бы Режиссер не оставил тебя на локации так надолго, ты бы ушла, полная уверенности в себе.

Некая досада опять прорезалась в его тоне, и Джульетта ощутила тень беспокойства, как в детстве, когда поняла, что взрослые не всегда между собою ладят, что порой из-за них мир опаснее и сложнее.

– Это не его вина, – сказала она.

– Его, – сухо ответил Итан. – Ты должна понять: для Конрада Дейнса нет ничего важнее Шоу. – Он снова мотнул головой. – Это все не важно. Я с ним поговорю, чтобы поменял расписание и у нас было больше времени на репетиции.

Он отвел Джульетту в гримерку и подождал снаружи, пока она переодевалась. Когда она смывала грим, руки подрагивали, но холод провала уже выветривался. В глазах Итана было столько тепла, столько нежности. И они никуда не делись, когда она вышла к нему в коридор. Его рука тоже была теплая, и он придерживал ее за спину, ведя через театр к двери, где она входила.

– Завтра в девять, – сказал он. – У нас будет несколько часов на репетицию. – Он улыбнулся. – И не волнуйся насчет Режиссера. Я с ним разберусь. – Он открыл дверь. – Отдохни, и до завтра.

Глава 20

Когда Джульетта вернулась в театр, у дверей ее встретил Итан, и от его улыбки ей стало поспокойнее.

Несколькими лестничными маршами он провел ее в мансардный проход, а затем в студию, которую, судя по всему, использовали нечасто.

– Извини за обшарпанный вид, – сказал Итан, глянув на мансардные окна в скате крыши. – Но я подумал, нам надо успеть захватить солнца, сколько получится. – Он грустно улыбнулся. – Я иногда забываю, как оно выглядит. – И указал на дверь в углу. – В гримерке есть во что переодеться.

Джульетта переплела пальцы, вспоминая, какую пережила панику, когда все вышло из-под контроля.

– А вдруг я не смогу? – сказала она. – А вдруг я не гожусь?

– Годишься, – уверенно сказал Итан. – Но дело не только в том, хорошо ли ты танцуешь. Дело в том, что чувствуют зрители. Запомнят они те мгновения, когда ты даешь им что-то подлинное. Давай переодевайся, и пойдем работать.

* * *

Был уже полдень, когда Итан объявил перерыв.

Они несколько раз прогнали сцены Джульетты, оттачивая ее исполнение, и уверенность потихоньку возвращалась. Теперь они обедали, сидя на полу в студии, и между делом Итан рисовал ее петлю на большом листе бумаги – показывал, где она связана с другими сюжетами, отмечал места, где она, скорее всего, встретит зрителей. Неожиданно выяснилось, что маршрут подводит ее почти вплотную к нескольким другим артистам. Двигаясь по карандашной линии своей петли, она увидела пересечение с другой и склонилась ближе.

– Это ты. – Она коснулась этой другой линии. – Но у нас нет сцены в этой комнате.

Итан зачеркнул перекрестье.

– Старая петля. – Он улыбнулся. – Видишь? Я же говорю: ошибаются даже те из нас, кто выступает годами.

Джульетта не улыбнулась в ответ. Перед этим запутанным клубком на нее навалилась уверенность, что Округа ей не понять – уж точно не достичь естественной легкости Итана. Он отложил карандаш и взял ее за руку.

– Я знаю, как тебе сложно. У тех, кто здесь вырос, роль живет внутри. Она ближе родителей, ближе детей.