Головы с плеч - Зои Хана Микута

Другие гости в парадных туалетах толклись у ворот, похожих на белую пасть, и взгляд Икки скользил по их лицам, по улыбкам и раскрасневшимся щекам. Большинство этих людей, скорее всего, всю жизнь прожили в Петре, им повезло, они вели благополучное и счастливое существование за массивными Стенами Лабиринта. При этой мысли Икке стало горько, а потом горечь, которую она ощущала на языке, превратилась в песок – она вспомнила запах дыма, холодеющую кожу, которой касалась пальцами.

Она была так уверена – она, шестнадцатилетняя девочка, съежившаяся на ковре, – в том, что Текка уже мертва.

А может быть, эту уверенность породил ее страх. Она была заранее убеждена в том, что встреча со Святым означает смерть.

Несмотря на свое нелепое высокомерие, на всю болтовню о том, как они возьмут штурмом королевский дворец, на все их рассуждения о том, что Страна Чудес склонится перед ними, Икка тогда лежала на полу в горящем доме Текки и думала, что ни одна из них не выйдет из него живой.

Потому что так они и жили, люди в бедных, удаленных от столицы Округах, с их жалкими Стенами и неуверенностью в завтрашнем дне. Они боялись. Страх витал в воздухе, несмотря на разговоры о том, что за Стенами они находятся в безопасности. А потом они умирали.

А здесь, в Петре, они просто жили и умирали. Без страха.

И это было несправедливо.

Это было несправедливо, этот праздник, все эти люди, которые ни одного дня в жизни не провели, оглядываясь через плечо, ожидая, что чудовище прыгнет на них из кустов. Освободившиеся Бармаглоты, которые стекались сюда, в этот Округ, к его королеве, были жалкими, никчемными существами; все они бродили под деревьями Страны Чудес, видели истинную природу этого мира и добровольно согласились прятаться от него. Притворяться, играть роль.

И Кай был прав. Икка была далеко не гуманна; она не обманывала себя подобными мыслями. Она хотела убить королеву потому, что считала Хэтти Новембер Ккуль виновной в смерти Текки, потому, что она происходила из рода Ккулей. Она хотела убить Хэтти потому, что люди считали ее неуязвимой.

И потому, что смерть Хэтти должна была повергнуть Кэресел в уныние.

И еще потому, черт побери, что это было интересно; Икка хотела убить Хэтти потому, что Икка хотела этого.

– А теперь ты выглядишь смертоносно, – пробормотал Кай ей в ухо, и Икке это понравилось больше, чем «потрясающе».

Увы, настало время разговаривать с людьми. Она нашла в сумочке, висевшей у пояса, веер-приглашение. Неловко протянула его женщине-воину и, запинаясь, пробормотала:

– З-здравствуйте[26].

Стражница улыбнулась, мельком взглянув на приглашение, и вернула его Икке. Когда они входили в вестибюль, Кай хмыкнул:

– Ты так невероятно любезна и сдержанна, Сикл. Могу ли я предположить, что ты немного нервничаешь?

– Ни в коем случае, – выплюнула Икка, хотя… Нервничала ли она? Она уже давно не нервничала по-настоящему, так, чтобы у нее затряслись руки; обычно, испытывая отрицательные эмоции, она просто начинала расковыривать прыщи или раны. Но здесь она не могла причинять себе боль, чтобы успокоиться. Она должна быть любезной и сдержанной. Она должна сосредоточиться.

Стеклянная чайная комната была истинным произведением искусства, и Кай мурлыкал вполголоса, пока они осматривались: ему здесь явно понравилось. Справа и слева находились огромные стеклянные окна, из которых открывался вид на бесконечный пруд с бумажными фонариками; двери, находившиеся напротив входа, были распахнуты, за ними виднелась небольшая рощица. Сквозь стеклянный потолок были видны верхушки деревьев. В хрустальных люстрах оплывали толстые светло-зеленые и белые свечи. В помещении стояли два длинных стола, покрытые серыми кружевными скатертями и уставленные серебряными блюдами с пирожными. Над чайниками с чаем поднимался пар. Сладко пахло жасмином и мятой, аромат бурого риса смешивался с запахом зеленого чая; перед каждым чайником стояла карточка, украшенная по краям бахромой, но Икка успела прочесть только названия на двух ближайших карточках – «ЯЧМЕННЫЙ» и «КУКУРУЗНЫЙ». А потом она испытала такой сильный приступ негодования, что больше не могла на это смотреть.

– Это все равно, что сидеть в аквариуме, – презрительно бросила она.

– Ты бредишь, – радостно отозвался Кай.

Задержавшись у входа, Икка изучала гостей; она сразу догадалась, кто принадлежал к Двору Отбросов, а кто – к аристократическому Двору Тиа. Догадалась по взглядам, которые благородные люди и бывшие преступники бросали друг на друга. Бармаглоты смело встречали взгляды соперников, ухмылялись и без всякого смущения жестикулировали, а аристократы жались по углам, нервно переговариваясь со своими. Аристократы стояли прямо, их движения были более плавными; Бармаглоты, казалось, не могли стоять спокойно. У них подергивались руки, они говорили резким тоном, торопливо запихивали в себя еду. Человек, побывавший в Стране Чудес, просто не мог придавать большого значения церемониям и мнению окружающих. Страна Чудес действительно творила чудеса – там теряли смысл все условности и правила хорошего тона.

И там, среди всех этих людей, была Кэресел Рэббит в розовом с синим ханбоке; придворные расхаживали по залу и разговаривали, а она уже сидела за столом.

Ведьма-ворона все это время наблюдала за дверью – ну конечно, она наблюдала за дверью. Ей всегда нравилось наблюдать за людьми. Это воспоминание пришло само, без согласия Икки. Интерес к людям, наряду со стремлением к роскоши, был в числе причин, по которым она хотела переехать в Петру.

И поэтому Каро увидела ее сразу.

Она сидела, подперев маленький подбородок рукой. Пальцы, украшенные серебряными кольцами, постучали по подбородку, потом взгляд стал равнодушным и скользнул прочь, чтобы оценить наряды других приглашенных, как оценивают угощение за столом. Да, это действительно был впечатляющий спектакль. Каро, казалось, сама в него поверила.

Теперь Икка ухмылялась.

Кай, стоявший рядом с ней, дернулся, увидев эту ухмылку.

– Милостивые боги. Ну что еще?

– Я стараюсь вести себя любезно, – сказала Икка.

Когда она сделала над собой усилие, чтобы говорить мягче, ее голос из колючего стал хриплым. «Дым вместо ежевики», – однажды лениво заметила Каро; голова Икки лежала у нее на животе, пальцы Каро перебирали ее волосы. Икка обожала речь Каро, ее образные выражения, когда она не болтала всякую чушь – а нужно признаться, что она почти всегда болтала чушь. Однако Икке это тоже нравилось. Не раз Икка говорила Каро, что ей следует писать.

«Не-а, – Кэресел махала рукой. – Ни один человек не заслуживает чести познакомиться с моей гениальной прозой».

«Я заслуживаю», – говорила Икка.

«Хм. Да,