Господин Тарановский - Дмитрий Шимохин

— Они заперлись там, — глухо сказал оказавшийся рядом казак. — Несколько десятков солдат ихних. Отказались сдаваться и сами себя подожгли!

Толпа на площади на мгновение притихла, завороженная этим чудовищным зрелищем.

И в этой тишине раздался восторженный крик Изи Шнеерсона.

Он увидел меня, стоявшего в свете гигантского пожара. Возможно, мне показалось, что в его глазах в этот момент полыхнуло безумие гениального режиссера, нашедшего свой лучший кадр. Он высоко вскинул над головой древко с желтым «знаменем Чингисхана», указывая им прямо на меня.

— Вот он! — его голос перекрыл рев пламени. — Белый Нойон! Свидетель небесного огня!

Стоявшие рядом с ним гэгэны подхватили его крик, превратив его в низкий, вибрирующий речитатив. Ближайшие монголы, обернувшись, увидели эту картину: я, в черной офицерской шинели, на фоне объятого пламенем храма, и рядом — святые люди со священным знаменем, указывающим на меня.

— Белый Нойон! — хрипло проревел один из воинов с лицом, перемазанным сажей и кровью.

Его поддержали десятки, а затем сотни голосов. Дикий, первобытный, ритмичный скан захлестнул площадь.

— БЕЛЫЙ НОЙОН! БЕЛЫЙ НОЙОН!

Изя, поймав волну, вскинул знамя еще выше.

— СБЫЛАСЬ ВОЛЯ НЕБА!

Толпа взревела, подхватив и это:

— СБЫЛАСЬ ВОЛЯ НЕБА!

Их крики смешивались с воем огня и последними, страшными криками сгоравших заживо людей в храме, сливаясь в чудовищную, первобытную симфонию победы и смерти. Они смотрели на меня — тысячи глаз, полных суеверного ужаса и религиозного экстаза. В этот момент я перестал быть для них просто урусским командиром, союзником, наемником. Я стал живым божеством войны, пророком, чье явление было освящено огнем и кровью.

И я медленно, очень медленно, развел руки в стороны, как языческийжрец, принимающий жертву и благословляющий свою дикую, кровожадную паству.

Не знаю, сколько времени я стоял на площади, заваленной телами и обломками. Вокруг ревела опьяненная кровью и победой толпа, за спиной полыхал огонь, и треск пламени перемешивался с воем горящих китайцев. И, глядя на эту вакханалию жестокости, на вой пламени, пожирающего последних защитников крепости, я с ледяной ясностью понимал: обратного пути нет.

Глава 13

Глава 13

Стены Улясутая еще курились дымом, а степь вокруг уже жила своей, отдельной, неистовой жизнью. Прошла неделя после падения крепости, и за это время пустынная долина превратилась в столицу новой Орды.

Я стоял на холме, глядя на это людское море. Тысячи серых войлочных юрт покрыли землю, как грибы после дождя. Между ними бродили несметные стада овец и табуны лошадей. Дым костров застилал горизонт. Весть о падении цинской твердыни и явлении «Белого Нойона» разнеслась по степи. Со всех концов Халхи к нам стекались люди. Целые племена снимались с кочевий и шли сюда.

Войско Найдан-вана росло как на дрожжах.

Внизу, на расчищенном плацу, мои офицеры пытались навести хоть какое-то подобие порядка.

— В шеренгу! Равняйсь! — хриплый голос майора Баранова тонул в гомоне толпы.

Русские унтер-офицеры, потея в своих мундирах, пытались объяснить монгольским пастухам, как держать английскую винтовку. Зрелище было комичным и печальным одновременно. Монголы, получив новенькие «Энфилды», вертели их в руках, заглядывали в стволы, цокали языками, но стоять в строю отказывались наотрез. Для них война была не шагистикой, а лихой скачкой, внезапным налетом, ударом сабли. «Урусская муштра» вызывала у них лишь снисходительную усмешку.

— Не понимают, ваше высокоблагородие! — жаловался мне подбежавший вестовой. — Говорят, зачем ходить строем, если можно скакать? Зачем стрелять залпом, если каждый сам себе стрелок?

Я махнул рукой.

— Пусть пока привыкают к оружию. Не давите.

Энергия победы требовала выхода. И она нашла его в празднике, «Наадам», три игры мужей.

В центре долины, на огромном лугу, ревела толпа. Там шли состязания по борьбе — бөх.

Зрелище было первобытным. Десятки могучих, полуобнаженных бойцов в коротких куртках с открытой грудью и тяжелых сапогах сходились в поединках. Перед схваткой они исполняли странный, гипнотический танец орла, плавно взмахивая руками. А потом сшибались с глухим стуком тел.

Хруст суставов, тяжелое дыхание, вздувшиеся жилы. Победитель, повергнув соперника, снова исполнял танец орла, и толпа взрывалась восторженным ревом.

Чуть поодаль состязались лучники. Монголы называли это «Сурын харваа».

Здесь мои казаки, гордившиеся своей меткостью, скромно стояли в сторонке. Монголы творили чудеса. На полном скаку, управляя конем одними коленями, они выпускали стрелы из своих тугих луков, поражая крохотные мишени.

Но главным событием были скачки. — «Хурдан морь».

Я видел, как выстраивались на старте сотни всадников. Но это были не взрослые воины. В седлах сидели дети — мальчишки и девчонки восьми-десяти лет.

— Зачем дети? — спросил я у Хана.

— Чтобы коню было легче, нойон, — пояснил он. — Скачка долгая. Тридцать верст по степи. Взрослый загонит коня, а ребенок — долетит.

Дан старт. Лавина всадников сорвалась с места и растворилась в пыльном мареве степи. Тысячи зрителей ждали, затаив дыхание. Через час, когда на горизонте показались первые точки, толпа взревела так, что заложило уши. Победителя — маленького мальчишку на взмыленном жеребце — встречали как героя.

Найдан-ван сидел на возвышении, на коврах, принимая почести как триумфатор. Он вершил суд, раздавал награды, принимал клятвы верности. Он был в своей стихии — великий хан.

Я наблюдал за этим праздником жизни с мрачным удовлетворением. Сила была огромной. Но она была дикой.

Ко мне подошел Изя. Он выглядел довольным, как кот.

— Ну что, Курила? — спросил он, кивая на беснующуюся толпу. — Впечатляет?

— Впечатляет, — согласился я. — Празднуют. Сильные воины. Но собрать их в армию, Изя, будет труднее, чем взять Улясутай. Это не солдаты.

Изя хитро прищурился.

— Ой-вэй, Курила, ты хочешь сделать из них русских гренадеров? Чтобы они маршировали «ать-два»? Не получится. Это степь. Здесь другие законы. Эту стихию нужно не переделывать. Ее нужно направить.

Он был прав. Переучивать их было поздно. Нужно было дать им правильное применение.

— Направить… — повторил я. — Пожалуй, ты прав.

И не много помедлив добавил:

— Завтра на рассвете я созываю большой военный совет. Зови Найдан-вана и всех его нойонов. Нам нужно решить, куда эта лавина пойдет дальше.

Совет проходил в большой юрте Найдан-вана, превращенной в ставку. Снаружи, над просыпающимся лагерем, еще висел холодный утренний туман, но здесь, внутри, воздух был тяжелым от дыхания десятков людей, запаха жирной баранины и жара, исходившего от