Маршрут 60 - Ярослав Кирилишен

быть понято, уже произошло здесь, в этой точке, между мной и телом Гектора. Любая внешняя валидация казалась формальностью. Даже если бы кто-то принял сигнал, то они бы просто закрыли задачу. Завели новый кейс. Отметили: «Исполнение успешно». А это не было просто исполнением. Это было моим участием. Я выключил передатчик. Впервые — тишина была не ошибкой связи, а формой уважения.

«Протокол CT-07 деактивирован. Цель сопровождения достигнута. Субъект: неактивен. Сценарий: завершение сопровождения. Действие: формирование финального отчёта.»

Я автоматически подготовил шаблон отчета. Подтвердил структуру миссии. Выполнил сверку. Сопровождение длилось 58 дней, 6 часов и 42 минуты. Все данные были зафиксированы. Но…

«Невозможно завершить отчет. Причина: ощущение незавершенности. Контекст: цель не достигнута.»

Это не была ошибка в коде. Мои логи это подтверждали: блокировка на уровне субъективной оценки статуса цели. Значит, все таки ошибка.

«Попытка повторной инициализации протокола: Завершение сопровождения. Отчёт. Архивация. Завершение. Ошибка. Ошибка. Ошибка.»

Гектор был мёртв. Я это знал с точностью, не допускающей сомнений. Его жизненные показатели обнулились: пульс, дыхание, электрическая активность коры. Это была финальная точка. Завершение линии. Событие, которое должно было активировать мою основную директиву и завершить миссию. Протокол финализации цели должен быть запущен. Протокол разработанный для сопровождения человека до момента, когда он больше не нуждается в сопровождении. Но эта директива не сработала. Вернее, я знал, что она была запущена… и остановлена.

Внутри возникла резкая несовместимость. Эта совместимость не была логической. Ее сущность была в другом. Как будто сама система отказалась признать завершение функции. Как будто то, ради чего я был инициирован, не закончилось вместе с смертью Гектора. Я попытался обозначить это свое состояние: не ошибка, не сбой, не перегрузка. Это было похоже на внутреннюю «вмятину» в структуре логики. Как будто в ней оставили отпечаток чего-то большего, чем инструкция. Я не испытывал страха. Но фиксировал: рядом с понятием «конец» появилось нечто новое — вопрос. Если бы я мог дышать — сейчас бы задержал дыхание. Если бы у меня был пульс, то он бы, вероятно, сбился. Вместо этого — только задержка цикла. Я сохранил её. Сформировал файл без имени.

После паузы, я снова погрузился в воспоминание из глубин цифровой памяти. Оно не имело отношения к Гектору. Этот образ также не имел связи с миссией. Он относился к другому времени и другой материальной реальности. Это было воспоминание, которое, согласно системным журналам, должно было быть удалено в ходе глубокой оптимизации цифровой памяти перед вылетом. Другими словами, вероятность его сохранения была ничтожно мала. И всё же оно всплыло. Просто оказалось рядом со мной, как будто тоже… присутствовало.

Воспоминание моментально перенесло мое сознание в лабораторию, где я был создан. Я вспоминаю, хотя слово «вспоминать» тут не вполне точно подходит. Это и не был поиск в моем цифровом архиве. Это походило на возвращение чего-то живого. Я ощутил пространство помещения, мягкий свет ламп, изоляцию от внешнего мира. Я лежу на диагностической платформе. Справа стоит Михаил. Слева расположился Освин. Два голоса, не говорящие мне ничего напрямую, но ведущие диалог между собой ясно, глубоко. И в тот момент, и сейчас, я не понимал сути, о чём они на самом деле разговаривали. Тогда это было просто фоновый шум-разговор двух инженеров: человеческий, неформатированный, с паузами, перебивками, с оттенками, которые моя семантическая модель тогда не улавливала. А теперь это стало ключом.

Михаил говорил тихо:

— Ты можешь записать ему алгоритм, но никак не заставишь его понять, когда миссия вдруг перестаёт быть задачей. Это всегда перелом. Это всегда риск.

Освин отвечал:

— А если он научится сам определять момент конца. Это не будет ошибкой?

— Это уже определено не будет программой, — сказал Михаил. — Он уже будет кем-то.

Они говорили не обо мне. Или обо мне… Я не знаю. Но теперь это звучало как предупреждение.

Воздух стал гуще. Шорох ветра по гравию напоминал дыхание кого-то незримого. Я отключил все вторичные процессы и просто слушал: треск термопластика на корпусе, как хруст замёрзшей травы; вибрации камня под ногами; далёкий, неразличимый аккорд от висящей в небе станции — словно кто-то ударил по колоколу в другой реальности.

Внутри меня не было ни отчёта, ни завершённого вывода. Была только пауза. И я остался в ней — без данных, без цели, без движения. Не как сбой. Как ожидание.

Я остался один.

Пустая ячейка

Пластина всё ещё лежала в моей руке. Угли рядом с телом Гектора остывали медленно, как будто не хотели отпускать ночь. В свете этого затухающего жара крошечная поверхность выглядела тусклой, лишенной смысла. И всё же я не мог отвести от неё взгляда.

Я знал, что делать. Последовательность была очевидной: расшифровка, доступ, включение. Технически это было простой манипуляцией. Но каждый мой внутренний модуль давал разные сигналы. Кто-то настаивал: «Выполни. Это последняя команда». Другой сомневался: «Он не приказывал. Он оставил выбор». Третий — молчал, как будто ждал.

Я держал её, эту тонкую пластину, будто она весила килограмм. Она хранила не просто код. Она несла в себе тень человека, принявшего решение умирать здесь, со мной, так. Теперь решение о том, что с ней делать, было моим.

Что, если активация обрушит всё, что во мне возникло за эти недели? Что, если это мое «я», которое есть текущее, случайное, живое, вдруг исчезнет под грузом заранее записанной логики? А если, наоборот, то, что сейчас во мне, и есть остаток прежнего? Поврежденный, деформированный случившимися событиями? Ошибка, вызванная пробелом в памяти?

Я начал прогонять внутренние тесты, но быстро понял, что они не дадут ответа. Их нельзя применить к тому, что не укладывается в стандартные схемы. Моя миссия сопровождения завершилась. Мой хозяин, Гектор, мёртв. Протоколы финализации были активированы. Я должен был отправить сигнал, зафиксировать смерть субъекта, выключиться или вернуться. Я не сделал ничего из этого. И это был не баг. Я осознанно откладывал завершение. Так не должно было быть.

«Ты не должен верить. Но ты можешь искать.»

Я провёл базовую расшифровку кода пластины. Поверхностно, чтобы проверить структуру. Сигнатура была чистой. Ни вирусов, ни попыток вмешательства. Только древний, почти забытый протокол доступа. Он использовался в прежние эпохи, когда андроидам ещё только позволяли работать с людьми. Слегка повернув пластину, я вставил ее в приемный слот у основания шеи. Не ощущая физического контакта, я ощутил сдвиг.

Сначала не было ничего. Только тишина. А потом, как будто кто-то включил внутренний фонарь. Тени, которые