Военный инженер Ермака. Книга 5 - Михаил Воронцов

— Оставайся спокоен и не торопись, — сказал себе Маметкул. — Время придет.

* * *

…Карабек готовился рвануть ткань. Еще чуть-чуть, и…

Грохот разорвал тишину раньше, чем его пальцы успели дернуть шелк. С ближайшего струга полыхнуло белым дымом, и тут же воздух наполнился свистом и треском. Картечь врезалась в заросли, сбивая листву, расщепляя ветви, впиваясь в стволы деревьев с глухими ударами.

— Аллах! — вскрикнул кто-то справа, и крик оборвался хрипом.

Карабек инстинктивно прижался к земле. Рядом послышался тяжелый шорох — один из его воинов повалился навзничь, раскинув руки. Кровь толчками выплескивалась из разворованной груди, впитываясь в сухую землю.

Второй залп ударил прежде, чем мурза успел понять, что происходит. Стреляли со всех трех стругов разом. Картечь косила все живое, превращая укрытие в ловушку. Молодой татарин, что лежал в пяти шагах от Карабека, дернулся и захрипел — свинцовая крошка изрешетила ему грудь. Он попробовал подняться на четвереньки, но силы покинули его, и он ткнулся лицом в опавшие листья.

— В лес! Назад! — заорал Карабек, вскакивая на ноги и пригибаясь.

Но его голос потонул в грохоте третьего залпа. Деревья вокруг трещали под ударами картечи. Кора летела во все стороны, обнажая светлую древесину. Старый Мустафа, лучший лучник отряда, схватился за горло и повалился на колени. Между его пальцев хлестала кровь. Он пытался что-то сказать, но из горла вырывались только хрипы и кровавые пузыри.

Уцелевшие татары бросились врассыпную. Кто-то побежал вдоль берега, надеясь укрыться там, но тут же был сражен еще одним залпом.

Карабек видел, как его воины падают один за другим. Молодой Ахмет, которому едва исполнилось семнадцать, пробежал всего несколько саженей, прежде чем картечь настигла его. Он упал, продолжая ползти, оставляя за собой кровавый след, пока не затих окончательно.

С бортов стругов уже спрыгивали казаки. Они шли цепью, держа пищали наготове. Шли добивать раненых. Спокойно и без жалости.

— В лес! — крикнул кто-то из татар оставшимся в живых.

Их оставалось уже не больше двух десятков. Они бежали, спотыкаясь о корни, продираясь сквозь кустарник. Ветви хлестали по лицам, цеплялись за одежду. Сзади слышались выстрелы и крики преследователей.

Вдруг впереди между деревьями мелькнули фигуры. Это были казаки — другой отряд, зашедший с тыла. Они стояли за деревьями плотной цепью, перекрывая путь к отступлению, с поднятыми пищалями.

— Огонь! — раздалась команда.

Залп с двух сторон превратил остатки отряда в кровавое месиво. Татары падали, сраженные перекрестным огнем. Некоторые пытались укрыться за деревьями, но казаки методично обходили их, расстреливая в упор.

Карабек прислонился спиной к толстому дубу, тяжело дыша. В левом плече горела рана от картечи, кровь пропитала кафтан. Он выхватил саблю, надеясь убить хотя бы кого-нибудь из врагов.

Казак в кольчуге вышел из-за дерева прямо перед мурзой. Карабек бросился вперед, но грянул выстрел, и наступила темнота.

Тело мурзы повалилось на опавшую листву рядом с красным лоскутом бухарской ткани, который так и не успел разорвать. Шелковистая материя трепетала на легком ветру, постепенно пропитываясь кровью.

Бой — если это можно было назвать боем — закончился. Из полусотни татар не уцелел никто. Казаки методично проверяли тела, добивая тех, кто еще подавал признаки жизни.

В перелеске воцарилась тишина, нарушаемая только карканьем воронов, уже слетавшихся на запах крови.

* * *

Я шел по берегу,

Чуть позади следовали Матвей Мещеряк, Иван Кольцо и Прохор Лиходеев.

— Там они все, — сказал я, показывая на лес. — Ждали. Думали, что мы у них в руках.

Полсотни татар таились среди кустов и мелколесья, ожидая, когда мы высадимся и начнем работать. Идеальный момент для резни. Но не получилось, и теперь лес пропитался их кровью. Мы ударили со стругов, а перед этим тихо и осторожно подвели свои отряды в тыл.

— Вот он, наш спаситель, — добавил я. — Митя со своей трубой. Если б не он… Расслабились мы. Думали, что все большие отряды татар ушли. И было на то похоже, никто их давно не видел. Ни наши, ни остяки, ни вогулы. А они затаились и ждали. И если бы не Митя…

Я показал на молодого казака, сейчас бродившего по берегу.

Парень с недавних пор буквально прилип к мастерской, наблюдая, как я шлифую линзы, используя самодельные приспособления и абразивы. Сначала я пытался отправить его прочь — работа требовала сосредоточенности, а постоянные вопросы отвлекали. Но упорство победило мое сопротивление, я начал учить, а Митька оказался очень смекалистым и схватывал все на лету.

Митя увлекся линзами настолько, что не описать словами. Сутками не выходил из мастерской, и безумное упорство дало свои плоды — он сделал подзорную трубу длинной в два локтя и с увеличением раз в двадцать. Я и не думал, что такое возможно.

А потом он спас всех нас — разглядел в лесу спрятавшихся татарских разведчиков. Сквозь обычную подзорную трубу, а тем более невооруженным глазом, это было сделать невозможно.

— Одна такая труба стоит десятка лазутчиков, — задумчиво сказал Ермак.

— Больше, — хмыкнул Мещеряк. — Даже сто человек не увидят того, что разглядит один через эти стеклышки.

Митя ходил довольный до умопомрачения. Пытался выглядеть серьезным, но получалось у него это не особо. Ну и пусть! Скромность не всегда украшает, а сегодня он заслужил право ходить с задранным носом — как ни крути, именно его увлечение линзами спасло весь наш отряд. И меня в том числе.

Теперь над ним уже никто не смеется.

— Давай его в разведчики к тебе отправим, — предложил Прохору Ермак. — Он со своей трубой увидит все, что только есть.

— Давай, — обрадовался Прохор. — Конечно, давай. Нам такие люди нужны!

— Эээ, — не согласился я. — Пусть он будет у тебя, но пока ему хочется возиться со стеклами — надо, чтоб он ими и занимался. Пусть вторую такую же сделает, если сумеет. Две — это всегда лучше, чем одна! А обращаться с трубой пусть кого-нибудь из разведчиков научит. Там всего-то и надо — не разбить ее! Наука нехитрая.

— Можно и так, — развел руками Прохор. — Я согласен. Если десяток таких труб у нас будет, то со стен запросто вражеских лазутчиков разглядим. И пусть только попробует кто-нибудь ее уронить! Я того сам уроню! Головой об сосну, чтоб поумнел. Два раза, а то у моих лбы прочные.

Засмеялись все, кроме Ермака.

Атаман, несмотря на невероятную удачу, выглядел спокойным и даже каким-то печальным. Шел, разговаривал с нами, но думал будто о чем-то другом.

— Что с тобой, Ермак Тимофеевич? — спросил я. — Что за