ОПЯТА (роман-зеркало для массового чтения) - Алексей Константинович Смирнов

не плотник; к хозяйственным работам не привычный и до них не охотник, он все делал абы как: тут не докрасил, там не доклеил, а растения, желавшие жить, шли напролом, лезли, перли и, мало того, множились.

Надо же было случиться такому, что сегодня про них, как назло, совершенно забыли. Впрочем, это понятно. Гости - событие радостное, а все радостное привычно вытесняет из нашего сознания обыденные тяготы.

Тяготы же сделались именно что обыденными. Да и не было их вовсе: кому помешают грибы, если откинуть стульчак или вообще развернуться спиной?

Теперь Артур Амбигуус-старший страдал, гадая, не трогал ли грибов его пытливый отпрыск. С него станется. Ведь это, не иначе, были бледные поганки, гарантированная смерть - бледнее некуда. Конь блед.

4. Дознание дилетантов и специалистов

- В сортир никому не треба? - безжалостно спросил Извлекунов, на ходу вытирая руки обеденной салфеткой, зачем-то взятую с собой - вероятно, готовил на роль носового платка: надо же вымыть руки, а полотенца специально ему не показали. Перед выходом он потрепал писсуар по щечкам и погладил сиденье по рожкам. - Договариваемся так. Берем корзинки, ножики; обуваемся по-болотному, намазываемся отравой для комаров - и за дело! Сезон клещей уже позади. До сезона дождей еще далеко... Хотя здесь, в создавшейся обстановке, я никак не могу исключить...

- Что такое он говорит? - не поняла удивленная Краснобрызжая, доедавшая вторую добавку борща.

- Все шутит, - хором догадались Крышин и Ключевой.

- Нашел-таки, - покачал головой сильно захмелевший и по-соседски посвященный в проблему Гастрыч. У Гастрыча была замечательная способность: посвящаться в беды, события и проблемы, не касавшиеся его ни в малейшей мере; при этом рассказчик все излагал, будто бы это он сам горел желанием излить свою бессмертную душу неизвестно во что. Между тем резервуар внушал сомнения.

- Да у них в сортире грибы растут! - воскликнул Извлекунов, предчувствуя, что все сейчас набросятся на него, ибо своим приходом и предложением он оборвал застольную песню про барабан, который был плох, и барабанщика, который был Бог. "Погиб наш юный барабанщик, но песня его не умрет..." Или как-то иначе они пели. "Барабань! Барабан!.."

Но никто не огорчился.

- Опята! - подхватил Крышин. - Решили, что пень, и облепили. Во, дурные! Снаружи растут или изнутри? Может быть, ты с коноплей перепутал?

- "Если у тебя в квартире, - радостно запел Ключевой старую песню неизвестного автора. - Конопля растет в сортире... То нетрудно подсчитать: могут дать - двадцать пять!"

- "Могут дать! Двадцать пять! Совершеннно веееееееерно...", - продолжил Крышин. Эту песню зачастую распевали еще не сидевшие, но уже близкие к первой ходке юнцы - правда, о планах посадки не догадывавшиеся.

Чета Амбигуусов смекнула, что если не признаться во всем и не перейти Рубикон и Перикоп хотя бы в подобии контратаки, то дело кончится не как с безбашенным барабанщиком, которого смертельно ранили в барабан, но гораздо хуже.

- Пойдемте, посмотрите все, - старший Артур Амбигуус отшвырнул салфетку и шумно встал. - Ремонтники, распоследние суки, оставили узкую земляную прослойку. Мы глядим - и действительно! Удивительно! И ничто их не берет!.. Листья дуба упали с ясеня...

Целая процессия, замыкаемая неповоротливой Краснобрызжей, потянулась в отхожее место. Все поочередно убедились, что Извлекунов не солгал. Он, окулист, обладал отменным зрением и рассмотрел даже самые маленькие грибочки, совсем еще крохи, каких и травить-то совестно.

- Мы и на флоте самых мелких, новорожденных тараканов не трогали, - признался почему-то Кушаньев. - Пускай, думали, побегает, падла. И без того жизнь собачья. И вообще - какое удовольствие?

Оранская прислонилась к стене, держа бокал с отыгравшим шампанским.

- Я еще раз повторяю: надо все окропить, - твердила она. - В грибах... Они. Союзники. В них страшная сила. Можно изготовить свою собственную копию, если правильно съесть.

- Зачем же вам копия? - осведомилась тучная Краснобрызжая, которой с избытком хватало нажористого одиночества. Она была плохим терапевтом: не понимала людей и все мерила по себе. Она всем советовала хорошо кушать.

Оранская отпила из бокала и закатила глаза:

- Чтобы обмануть Бога. После смерти Бог отправляет копию в Ад или, если тот облагородился, утучнился, воспарил, нахватался разных сведений - пожирает и прилагает к себе. А настоящий воин странствует по мирам, какие вам и не снились... Приходите к нам на лекцию. Будут слайды. Например: зачем умерших зашивали в шкуры? Чтобы провести Того, Кто поедает нажитый рассудок. Со зверя - какой спрос?

- Шкеты какие, - попенял воинам Гастрыч. - Господа Бога надувать, как, извиняюсь, кобылу. А то он не разберется.

У Гастрыча всегда имелось оригинальное мнение по любому поводу. Однажды он подал в газету бесплатное объявление: "Вмещу мир, недорого".

- Вам хватит, - бесцеремонный и бесконечно шутливый Извлекунов вдруг взял от Оранской бокал за ножку как истинный профессионал, у которого, сколько бы он ни выпил, перестают дрожать руки во время ответственной операции.

Между тем Гастрыч-сосед нагнулся и осторожно сорвал один гриб. Гастрыч работал шофером грузовика; он, замечательный сосед, был крупный, хозяйственный мужчина, исключительно домовитый. Вот у него, в отличие от Амбигууса, все ладилось и спорилось - и тебе полочки с уголками, и кафель, и пол умел циклевать, хотя жил безнадежным холостяком. Были, однако, и некоторые другие, тоже очень удобные, приспособления, каких не найдешь у заурядного мещанина даже во дворянстве, но про них речь пойдет впереди. Правда, ему самому недоступны были спасительные познания Артура Амбигууса-старшего, которому случалось изгонять из Гастрыча то однодневный, то, если повезет, многодневный запой. Амбигуус ставил ему капельницы за половину номинальной стоимости, по-соседски. Жил Гастрыч, повторимся, один. "Буду водить к себе, пока могу", - говаривал он.

Гастрыч размял гриб в натруженных пальцах, растер, понюхал.

Кушаньевы брезгливо отвернулись.

- Слышишь, сосед, - сказал Гастрыч, который и в грибах разбирался не хуже, чем в коробке передач, хотя есть люди, считающие, что это - телевизор. - А ведь у тебя совсем не бледная поганка. Это у тебя не пойми что выросло. Может, сынка твоего кликнем? Не ими ли он промышляет?

Гастрыч говорил наполовину как доктор, открывший новую болезнь, а наполовину - как следователь.

- У нас тут уже созрел тост, - воспротивились Крышин и Ключевой, друзья детства Амбигууса-старшего и давно готовые подружиться с Амбигуусом-младшим. - Пойдемте за стол. Что мы тут столпились вокруг горшка? Подумаешь, природа... Мы дождались от нее милости, ну и