Старая школа рулит - Дмитрий Ромов

Я взглянул на его самодовольную красную рожу. Он улыбался. Чувствовал безнаказанность.

— Там не все материалы, — заявил я и снова посмотрел на Никиту. — Есть ещё.

— Да похеру, — махнул рукой генерал. — Мелочи это всё. Мелочи. Если ты, например, погибнешь при исполнении, кто будет твои материалы в дело пускать? Катерина твоя? Не смеши.

Я непроизвольно сжал кулаки. Он и про Катьку знал. Вот же урод! В ушах застучало, будто молоты принялись бить по наковальне.

— Ладно, дам тебе шанс, — по-отечески тепло сказал генерал. — Но, смотри, не упусти. Опер ты хороший, результативный, в хозяйстве сгодишься, вон Никитке, дружку своему закадычному поможешь. Но только придётся пройти испытание. Давайте, ребятки.

Сзади появились Ширяевские головорезы и под руки вывели меня из бани. Запихнули в защитного цвета «буханку» и загрузились сами. Мы выехали на трассу. Никита ехал в другой машине, тоже «буханке», она двигалась за нами.

Минут пятнадцать мы катили по шоссе, а потом свернули на подмёрзшую к ночи грунтовку и заехали в густой и тёмный сосняк. Меня вытащили из машины и подвели к свежевырытой яме, освещённой светом фар. Я обернулся. Из второй машины ещё кого-то вели. Кажется женщину. Фары били в глаза, и я не сразу понял, что это была Юля. Та самая, из ларька…

С ней не церемонились. Молча бросили в яму и встали у края.

— Держи, — спокойно, как ни в чём не бывало, сказал Никита и протянул мне «Макарова».

Тут же в спину упёрся ствол.

— Серёг, не дури, — добавил он. — Жизнь такая. Кто она тебе, Юлька эта? Шлюха базарная. Давай, хлопни её, сделай мир чище. И себе место под солнцем заработаешь. На Катьку денег много надо, я же понимаю. Ты же не хочешь, чтобы она…

— А если нет? — повернулся я к нему, прерывая рассуждения о моей Кате.

Суки, решили кровью повязать, чтоб я не дёргался больше.

— «Нет» не существует, — покачал он головой. — Есть только «да». Давай, ты же не дурак, вот и нечего время тянуть, девку мучить. Раз, и готово. Давай, Серый!

Сердце моё будто рука сжала. Сильно сжала. Заныло, застонало сердце, особенно когда я встретился взглядом с Юлей, избитой, измазанной грязью, затравленной, перепуганной вусмерть…

— Ладно, — кивнул я. — Ладно, Никитос.

Ствол упирался в спину между лопаток. Я обернулся.

— Туда смотри! — прорычал коротко бритый квазимодо и ткнул калашом.

Калашом, не тяп-ляп. Рассмотреть его рожу не получилось из-за фар.

— Аккуратней, чучело, — бросил я. — А то я тебе башку отгрызу.

— Чё ты проблеял⁈ — дёрнулся он. — Я тебя щас наизнанку выверну, мусор!

— Ты пасть прихлопни! — зло рыкнул Никита. — Добазаришься.

— Чё⁈ Метлу привяжи свою, мент поганый!

Бандос отвлёкся, ослабил давление… и я резко рванул влево, крутанулся, уходя с линии огня и отбивая ствол в сторону. Бандос оказался резким и моментально даванул на гашетку, прорезав холодный влажный воздух очередью. Кто-то на краю могилы вскрикнул.

— Танго, — коротко бросил я, дёрнул на себя автомат левой рукой.

Громила подался вслед за оружием, а я резко поднял правую руку и один раз нажал на спуск.

Он откинул голову и сжал пальцы. Калаш затарахтел, а я придержал тело, не давая упасть, и закрылся им, как щитом. Тра-та-та-та-та-та-та! Он поливал стоявших на краю своих подельничков, а я держал его руку. Кто-то успел выстрелить, но ему было уже всё равно.

Магазин отстреляли быстро. Я оттолкнул тушу, скакнул в сторону и положил последнего братка. Оглянулся. Никитоса не было видно. Сука хитрожопая! Свалил тварь.

— Юля! — крикнул я. — Быстро сюда!

Она, обхватив голову руками и скрючившись, как эмбрион лежала на дне ямы. Жива или нет, я не видел.

— Юля! Время!

Она дёрнулась, я наклонился, потянулся к ней.

— Давай руку! Не спи! Машину водишь?

Она молча кивнула.

— Всё, уезжай скорее! Бери дочь и беги из города, пока они не хватились!

— А ты…

— Мне тут закончить надо! Пошла! Бегом!

Она заскочила в машину. Движок пахал, его не глушили. Хлопнула дверь, взревел мотор и «буханка» стала пятиться назад. А я вернулся к яме.

— Никита! — крикнул я. — Иди сюда. Крутая подстава. Многоходовочка, да? Ты на такие мастер. Но я не злюсь.

Он не ответил.

— Никитос!

Я встал в свете фар и бросил пистолет в снег.

— Брат! — снова закричал я. — Я без оружия! Хорош шугаться! Выходи! Не дури, думаешь, я смог бы в тебя шмальнуть?..

БАХ!

Твою мать! Никитос… По груди разлилась острая боль… Всё закружилось, в глазах потемнело…

— Никитос…

Я захрипел. Во рту стало солоно, потекла, запузырилась кровушка. Я поморщился и повалился назад, на спину. В покрытый корочкой и почерневший снег. В острых лучах появилось лицо Никиты — заострившиеся черты, злой и холодный взгляд. Как в Афгане… Он молча вытянул руку с пистолетом, направил мне в лицо и подождал пару секунд… Ничего не сказал, просто внимательно посмотрел и… снова выстрелил…

БАХ!

Стало темно…

1. Красивый, Крас, Краснов

Иногда ты умираешь, не успев понять, кто предал. А иногда знаешь это за секунду до выстрела. И ничего не можешь изменить. Но если бы у меня был второй шанс, я бы всё сделал так же. Потому что честь определяет не успех, а то, кем ты остаёшься до конца.

Когда я открыл глаза, грудь по-прежнему болела. Правда, по-другому… И было светло. И нехолодно. И лежал я явно не в снегу, а на чём-то твёрдом и, похоже, в помещении. Кажется, на полу. А лица, склонившиеся надо мной принадлежали не Ширяевским бандюкам и не ментам, а детям. Подросткам. Наглым и дерзким. Впрочем, может, они и на Ширяя работали. Но, это мы разберёмся.

— О, зашевелился, — скривился в усмешке один из них. — Выжил гад.

Болела не только грудь, но и затылок. Я двинул рукой. Блин, болело всё тело, вообще-то.

— Мэт, — покачала головой деваха с длинными светло-розовыми волосами и в огромной, явно с чужого плеча кофте. — Я думала, ты его убил. Рил. Он ведь не дышал…

Я коснулся рукой груди. Она оказалась сухой, крови не было. Пошарил… Точно, крови не было…

— Красивый, потерял чего? — усмехнулся пацанчик, похожий