Инженер Петра Великого 9 - Виктор Гросов

— Что ж, — усмешка тронула губы Государя, когда он вновь повернулся к французу. — Разумно. Очень разумно. А я уж думал, ты тут корнями к нашей казне прирос. Иди. — Он махнул рукой в сторону моего корпуса. — Только смотри, франк, докажи, что не зря хлеб мой ешь.

Не скрывая облегчения, Дюпре поклонился и торопливо отошел к ожидавшим его лошадям — подготовился загодя.

Я повернулся, чтобы сесть в седло, но тяжелая рука Государя легла мне на плечо. Остановив меня, он устремил взгляд на юг, туда, где за выжженной степью лежал Крым.

— Ты там, на севере, разберись… — задумчиво проговорил он, словно сам себе. — А потом придумай, как взять Крым без большой крови. Ты же у меня не простой инженер.

В его голосе звучала такая абсолютная, почти детская вера в мои безграничные возможности, что вся система моих внутренних расчетов дала критический сбой. Вероятность успеха только что свалилась в отрицательные значения. Он ждал от меня чуда, который перевернет мир. Но всему есть предел. Это задание точно мне не по плечу.

— Я не волшебник, Государь, — глухо ответил я.

Единственное, что я мог сказать. Признание, которое он, кажется, даже не услышал — лишь коротко кивнул своим мыслям и отпустил.

Я вскочил в седло. Справа уже сидел Дубов, слева — Орлов. Чуть поодаль, на незнакомой ему казачьей лошади, неуклюже устраивался Дюпре.

— Трогай! — сорвался мой голос на хрип.

Команда волной прокатилась по рядам. Две тысячи клинков одновременно вышли из ножен, сверкнув на сером утреннем солнце. А затем земля содрогнулась. Грохот тысяч копыт был как рокот землетрясения. Подняв тучу пыли, летучий корпус устремился на север. Гонка началась.

Первый день, пролетевший на адреналине, сменился вторым. Боль, зародившись в пояснице, огнем поползла по ногам, превратив их в два бесчувственных, агонизирующих куска мяса. К вечеру третьего дня я уже не сидел в седле — я сросся с ним в единый страдающий организм. Каждое движение лошади отзывалось в теле тысячей иголок. Кожа на внутренней стороне бедер покраснела, а мышцы, о существовании которых я и не подозревал, свело в узел.

Держался я на чистом упрямстве, вцепившись в луку седла до побелевших костяшек. Нельзя было позволить себе ни стона, ни жалобы. Вокруг — люди, для которых такая скачка — ремесло, и любой признак слабости с моей стороны развеял бы в прах авторитет генерала, ведущего их в неизвестность. Им нужно было видеть перед собой несокрушимую волю. И потому, когда хотелось согнуться в три погибели, я выпрямлял спину. Когда хотелось выть — отдавал команды спокойным голосом.

Наш корпус превратился в живой механизм, подчиненный одной цели — скорости. Мы неслись по степи, не разбирая дороги, оставляя позади редкие хутора и пересохшие речушки. Короткие привалы — только чтобы сменить взмыленных лошадей из запасного табуна да проглотить кусок твердого, как камень, сухаря. Люди осунулись, почернели от пыли и ветра. Их лица стали непроницаемыми масками, на которых застыла смертельная усталость. Днем все молчали, экономя силы, а по ночам у редких костров по отряду полз глухой, недовольный шепот. Я ловил обрывки фраз, тяжелые, косые взгляды. «Барон-демон», «гонит на убой», «спасает свои заводы, а на нас ему плевать». Они понимали суть этой гонки, но их солдатское нутро сопротивлялось безумному, изматывающему маршу.

Напряжение чувствовали и Орлов с Дубовым. Ночью, притворившись спящим у колеса полевой кухни, я услышал их тихий разговор у догорающего костра.

— Глянь на него, капитан, — пробасил Орлов, кивая в мою сторону. — Еле живой, а держится на силе воли. Бешеный. Зато я за таким хоть в пекло пойду. Знаю — выведет.

— Пока его шестеренки работают, у нас есть шанс, — прагматично отрезал Дубов. — А роптать в строю не позволю. Пусть молятся, что их ведет он, а не какой-нибудь чудо-генерал, который положил бы всех в первой же балке.

Когда силы, казалось, оставили меня окончательно, ко мне подъехал Анри Дюпре. Француз и сам едва держался в седле — аристократ, привыкший к каретам, страдал не меньше моего. Однако на его лице читалась трезвая оценка ситуации. Он, как никто другой, понимал: сломайся сейчас я, командующий, и весь поход захлебнется в бессмыслице.

— Месье генерал, — начал он, поравнявшись со мной. — Я размышлял о пределах вашей паровой машины. На ней было бы комфортнее передвигаться. Она гениальна в своей простоте, но ее сила зависит от громоздкого котла. Еще покойный месье Гюйгенс в Париже предлагал использовать для движения поршня силу пороха, однако его механизм был слишком медленным. А что, если пойти дальше? Использовать не порох, а горючие испарения, что поднимаются над хлебным вином? Заставить их вспыхивать прямо внутри цилиндра, толкая поршень с силой пушечного ядра?

О как заговорил. Двигатель внутреннего сгорания. Здесь, в 1707 году, сформулированный на языке идей своего времени. Мой разум, зацикленный на боли, мгновенно переключился на привычную работу.

— Думал, месье Дюпре, — прохрипел я, с трудом ворочая пересохшим языком. — Идея красива. Но упирается в три неразрешимые пока проблемы. Первая — топливо. Нужна летучая, равномерная смесь паров и воздуха, а не «испарения». Вторая — воспламенение. Как поджечь ее в нужный момент с точностью до доли секунды, да еще и сотни раз в короткий промежуток времени? Третья и главная — материалы. Мгновенная вспышка создаст давление и температуру, которые превратят любой наш цилиндр в рваный кусок металла. Для этого нужна сталь, способная выдержать тысячи таких ударов. Мы пока не умеем ее делать. Это технология следующего века. Хотя, если постараться, последнее еще можно решить.

— Но ведь можно применить внешний источник жара! — не унимался он, увлекшись. — Например, какую-нибудь трубку из прочного металла, раскаляемую снаружи горелкой. Она будет воспламенять смесь при сжатии. А в качестве топлива — испарения из угля. В академиях Парижа сейчас обсуждают подобные проекты!

— Слишком громоздко и опасно, — отрезал я. — Но мысль верная. Когда-нибудь мы к этому придем. Когда научимся управлять не только паром, но и самим огнем.

Он втянул меня в спор, заставив забыть о ноющей спине и думать о будущем. Боль никуда не делась, отошла на второй план, превратилась в фоновый шум. Главное — поиск оптимального решения — вновь вышло вперед. Мы спорили о преимуществах гидравлики перед механикой, о коррозии котлов, о перспективах оптики в