Константин. Аландская Звезда - Иван Валерьевич Оченков

Краткий разговор с Ермаковым убедил меня в высоких моральных качествах квартирмейстера, и я неожиданно для всех предложил ему место дядьки при своем наследнике. Тот согласился, и судьба Николки оказалась решена. С тех пор мы практически не разлучались. Куда бы ни заносила меня судьба, рядом всегда был одетый в специально пошитую на него матросскую форму мальчишка, мгновенно ставший всеобщим любимцем.

Забегая вперед, не могу не отметить, насколько верным оказался этот спонтанно сделанный выбор. Старый моряк обладал не только твердыми нравственными принципами, но и поистине русской широтой души. Будучи, как это и подобает унтеру, строгим и взыскательным, он ухитрился не утратить за время службы способности к состраданию и всегда был готов прийти на помощь страждущему.

Еще одним замечательным качеством новоиспеченного дядьки была способность увлечь своего воспитанника занимательными историями, которые он умел рассказывать, как никто другой. Обладая прекрасной памятью, он знал множество поморских сказов и моряцких баек, а также целый ворох прибауток, присловий и пословиц на все случаи жизни. А рассказывал их так, что вокруг почти всегда собиралась толпа желающих послушать, причем не только из нижних чинов, но и молодых офицеров.

Старый унтер оказался неплохим педагогом и умел придать каждому своему рассказу своеобразную мораль, суть которой можно было свести к нескольким простым правилам: не лги, не наушничай, служи честно, цени товарищей и не спускай обиду.

В какой-то мере эти истории напоминали те, которые поместил в свой сборник «Матросские досуги» известный ученый лингвист Владимир Иванович Даль, с той лишь разницей, что были пережиты рассказчиком лично. Впоследствии самые яркие из них были записаны по памяти уже подросшим Николаем, после чего изданы для матросского чтения. Впрочем, это уже совсем другая история.

А пока я занимался делами, стараясь при этом не забывать, что рядом со мной находится маленький человек, вся будущность и благополучие которого целиком и полностью зависят только от меня. Поэтому я при всяком удобном случае старался брать его с собой. Вместе мы посетили добрую половину кораблей нашего флота от самых малых канонерок до самых больших броненосцев и линкоров. Побывали на многих бастионах и батареях. И даже участвовали в награждениях.

Последних, к слову, было довольно много. Герои недавнего сражения, как вы сами понимаете, не могли остаться без царской милости, и на экипажи всех принимавших участие в нем кораблей пролился целый дождь из наград, а также чинов и повышений. Лихачев, как командир отряда, помимо всего прочего, был удостоен орденом Аландской звезды с бриллиантами и производства в контр-адмиралы.

Голенко, как автор первого тарана, получил золотую саблю с надписью «За храбрость» и Аландский крест второго класса на шею. Такой же орден получили проведшие рядом со мной все сражение Аркас и командир «Великого князя Константина» Беренс. Мофета наградили орденом «Белого орла», что на мой взгляд было немножечко перебором, ибо такую же награду получил Нахимов за Первое Синопское сражение. Впрочем, это было еще цветочками.

Представьте мое возмущение, когда в одном из наградных списков я увидел фамилию едва не сорвавшего мне всю операцию фон Платера! Не знаю, кто его представил, но в связи с выслугой и «беспорочной» службой ему причитался орден святого Александра Невского.

В другое время я, возможно, и не стал поднимать волну, тем более что престарелый адмирал был уже переведен на новую службу как можно дальше от флота в Межевой департамент Правительствующего сената, но после трагической смерти Санни во мне как будто что-то оборвалось. В ту же ночь Григорий Иванович был арестован и доставлен в Кронштадтскую гауптвахту, где ему предъявили обвинение в государственной измене.

Тот, разумеется, все отрицал и рвался подать жалобу государю императору, на что проводивший допрос Беклемишев ответил, что не намерен беспокоить его величество по пустякам, а курьер с сообщением о постигшей адмирала неприятности пойдет в Петербург пешком.

— Но ведь сейчас лето, — ошарашенно посмотрел на него фон Платер.

— Значит, подождем, пока станет лёд, — развел руками жандарм. — А вы, ваше высокопревосходительство, за это время попытайтесь вспомнить, кто надоумил вас игнорировать приказы его императорского высочества?

— Издеваетесь? — затравлено посмотрел на него размещенный против всех правил в предназначенном для штрафных матросов каземате адмирал.

— Ни боже мой, — устало покачал головой капитан. — У меня, извольте видеть, и без вас дел невпроворот. Но сейчас необходимо узнать, что явилось истинной причиной попытки задержать отряд Лихачева. Ваше собственное скудоумие или заговор?

— Не было никакого заговора! — закричал тот, после чего, схватившись за сердце, тяжело опустился на скамью.

Некоторое время спустя Александр, разумеется, узнал о случившемся и повелел отпустить адмирала, что и было немедленно исполнено. Однако указ о награждении все-таки отменил и тишком отправил вздорного старика в отставку, после которой тот быстро зачах и вскоре покинул земную юдоль.

Стоит ли говорить, что после этого никто больше не смел игнорировать мои приказы? Правда, несколько заслуженных адмиралов вскоре поспешили сменить место службы, но лично я об этом жалеть не стал. Другим следствием данного происшествия стала всеобщая ненависть морских офицеров к Беклемишеву, почему-то решивших, что именно он является инициатором этого дела.

Возглавивший объединенную союзную эскадру 10-й граф Дандональд сэр Томас Кокрейн всегда славился отвагой, граничащей с безрассудством. Получив новое назначение, он начал действовать со свойственной ему решительностью. Не прошло и двух дней после его прихода, как англо-французская эскадра оказалась у Аландских островов. Обменявшись несколькими залпами с береговыми батареями и убедившись, что нашего флота здесь нет, союзники отошли к Ледзунду.

На следующие сутки их корабли появились у Дагеррортского маяка, а еще через двое весь флот вышел на траверз острова Нарген и встал в виду Ревеля, вызвав тем самым изрядный переполох. На берегу разом поднялась тревога, мирных жителей отвели за пределы города, укрепления заняли прибывшие на усиление полки 2-й Гренадерской дивизии.

Несколько дней продолжалась эта война нервов. Враг не предпринимал решительных действий и словно размышлял, куда же направиться дальше. Кокрейн разослал к нашим главным базам в Финском заливе корабли-разведчики, которым, к слову, никто просто так действовать не позволил. Их встретили и после коротких стычек заставили отступить. Преследовать неприятеля я запретил, обоснованно опасаясь ловушек.

В принципе, дальнейшие действия Кокрейна не представляли для меня секрета. Ведь сколько по Финскому заливу не ходи, а достойных целей для такой мощной эскадры не так уж много. Ревель, Нарва и другие небольшие