Пресвитерианцы. Четвертый берег - Василий Кленин

Рыцари Орлеанской Девы молчали, так как Гванук лично до совета просил об этом Жанну. А вот полковник Чо Татва развернул свои плечи (что аж заскрипели ремни, стягивающие железные бляхи) и шагнул вперед.

— Мой бригадир, третий полк Шао с гордостью выполнит эту задачу! — и ударил себя кулаком по стальной груди.

Это был расширенный совет. В узком кругу стояли только бригадиры и полковники, а вот вокруг — все ротавачаны. За спиной Чо, помимо шести ротных расположились и несколько авторитетных бригандов. Гванук подошел к полковнику и пристально осмотрел его людей. Ротавачаны встречали взгляд командующего и твердо кивали. Бриганды слегка смущались, но один из них улыбнулся с фальшивой угодливостью и проскрипел:

— Ваша Светлость, всё исполним! В лучшем виде!

Драный Шаперон. Гванук забыл его имя, но прозвище запомнил. Чо Татва подробно описал ему местных лидеров, с которых генерал велел не спускать глаз. Этот и впрямь выглядел опасно. Особенно, когда улыбался.

«Ну, что ж, поулыбаемся» — и бригадир О ответил своей уже знаменитой кривой усмешкой.

— Слава богу, — он неспешно выдавливал из себя слово за словом. — В нашей Армии не требуется согласие простых солдат. На тебя, рядовой Шаперон, я посмотрел с одной мыслью. Я знаю, как воюют на ваших войнах. Знаю, что идущим первыми достается самая сочная добыча. Так вот, слушай: в Армии Пресвитерианцев любой, кто выйдет из боя раньше времени — умрет. А если он бросит своих товарищей ради грабежа — умрет мучительно. Пресвитерианец участвует в бою ровно до того момента, пока командир ему не скажет, что бой окончен. После этого он помогает пострадавшим товарищам. Наши воины получают долю в добыче — но они не грабят сами… Вот для чего я обратился к тебе, рядовой Шаперон. Чтобы ты понял всё сам и передал остальным.

Он подошел к бывшему бриганду.

— Понял ли ты меня?

Драный Шаперон смотрел уже без улыбочки. Но глаз не отводил. Пауза затягивалась.

— Понял, господин бригадир, — медленно ответил бриганд. Тоже медленно. Без прежней фальшивой послушности.

Штурм прошел без запинок. После двух дней обстрела люди графа де Водемона были деморализованы. Мощная канонада из трех десятков стволов на третий день заставила их испачкать подштанники. Третий полк без труда занял пролом, захватил две башни и начал зачищать стены. За ними шли Головорезы и люди Жанны — в первую голову лотарингцы и барцы, пытавшиеся склонить защитников в сдаче и искавшие казематы с пленниками.

Грабежи были. Гванук больше удивился, если бы их не было. Даже испугался: ведь это означает, что авторитет Драного Шаперона на наемников просто невероятен. Поздним вечером, перед строем повесили дюжину бригандов, чья вина в грабеже была неоспоримой. После всем новобранцам предложили сдать награбленное при условии прощения «на первый раз». Свои кошели вывернули человек сорок… причем, среди них оказалось даже несколько ветеранов-минцев.

То, что искушению, проистекающему от новобранцев-бригандов, поддаются надежные, казалось бы, солдаты, печалило. Но Гванук тут только рукой махнул, в голове его сидела более тяжкая печаль.

Герцога Рене в замке не оказалось.

Пресвитерианцы и бригада Девы спасли несколько десятков благородных пленников. Тут и местные прирейнские графы, бароны, рыцари; и немного французских пленников, даже людей короля Карла — типа де Родемака. Из узилищ выпустили маршала Лотарингии дю Шатле и епископа Меца Конрада. Последний, как узнал Гванук, был не просто священником высокого ранга, но и суверенным князем небольшого епископства. Последнее казалось бригадиру странным, хотя, он помнил, что нечто подобное в Чосоне и Ниппоне пытались провернуть буддистские монастыри.

Выпустили всех. Шустрый правовед Рауль Жоливе тут же подскакивал к каждому владетелю и предлагал ему заключить союз дружбы с Армией Пресвитерианцев против Бургундии и Англии. Понятно, что после заточения почти все охотно соглашались.

Но главной добычи не нашлось. Утекла добыча, о чем охотно сообщил плененный граф Антуан де Водемон уже после трех первых — разминочных ударов. Герцога Рене забрал с собой маршал Бургундии де Туланжон. Он оставил лотарингцу практически всех остальных, но забрал главного пленника.

«И получается, весь этот поход прошел впустую» — вздохнул командующий.

Что делать? Бегом возвращаться под Париж, не получив никаких выгод? Или идти дальше?

«А дальше — это уже Бургундия» — Гванук даже испугался. Лезть на такого сильного врага? Окончательно плюнуть на задуманный генералом план? А с другой стороны: нельзя забывать о том, что и Жанна в этот поход ввязалась ради Рене.

Гванук пребывал настолько в расстройстве, что велел повесить Антуана де Водемона и весь командный состав замка.

— Что⁈ Как можно! Это же благородный дворянин? Это вассал не короля, а императора? В конце концов, за него можно получить выкуп… — заголосили французские аристократы.

И Гванук не сдержался.

— Граф нарушил закон? — рыкнул он. — Он напал на французское войско? Причем, против любой справедливости! Он вступил в тайный сговор с врагами Франции?

Французы стихли.

— Граф де Водемон виновен во множестве преступлений. У нас в Армии преступников казнят. И честь на деньги мы не размениваем.

Простым воинам было предложено искупить вину службой в лотарингском отряде, который стал спешно собирать маршал дю Шатле. Три сотни «перешли на сторону добра» и заменили отряд из Бара, который оставили в замке в качестве гарнизона.

А утром как-то само собой было решено идти дальше. За пленным герцогом Рене. Догнавшее корпус известие о том, что король Генрих с Бедфордом сбежали из Парижа, только укрепили Гванука и Жанну в принятом решении. Если уж одна добыча упущена, нужно заполучить, хотя бы, вторую.

…Все-таки решили остановиться в деревне. Ночь прошла в комфорте и покое (Гванук еще нигде не видел, чтобы простолюдины жили в таких хороших домах). Выспавшееся войско долго, с ленцой вставало на дорогу, вернее, на две. Дороги шли параллельно друг другу, то сближаясь, то расходясь, виляя между горками и рощицами. Гванук решил использовать обе, чтобы сильно не растягивать почти десятитысячное войско. Вытянутое в одну линию, да еще с пушками и орудийными ящиками оно могло легко растянуться до 8–9 ли (примерно 4 километра — прим. автора).

Кто же знал, что это станет причиной беды.

Близился полдень. Левая колонна шла на юг по широкой ложбине, тогда как правая (вместе с дорогой) отклонилась к западу и шла почти по самому берегу мелкой речушки. Между дорогами вклинился жидкий, просвечивающийся насквозь перелесок. В целом, местность открытая и почти ровная. Лишь на востоке,