Весь Нил Стивенсон в одном томе - Нил Стивенсон

как узника Инквизиции, сумели ли Хакльгеберы выполнить свои обязательства. Благодаря любезному предложению мсье Дюрана я могла бы ответить положительно. — Она полуобернулась к двери и положила руку на задвижку. В помещении сразу стало темнее — дельцы на улице, заметив Элизино движение, придвинулись ближе к окнам, заслоняя свет. — Мне непонятны ваши слова о четырёхстах тысячах ливров там и тут; я всего лишь женщина и ничего не смыслю в цифрах.

Задвижка под её рукой щёлкнула, как взводимый курок. Сзади оглушительно взревели по-немецки. Элиза не разобрала слов, но в следующий миг к ней подскочил поверенный:

— Мой клиент готов рассмотреть предложение и охотно его примет, буде удастся согласовать взаимоприемлемые условия.

— Тогда, пожалуйста, согласуйте их с мсье Дюраном, — сказала Элиза, — а я выйду подышать воздухом.

— И?..

— И объявить лондонскому Сити, что Дом Хакльгебера по-прежнему Ditta di Borsa, — добавила Элиза.

— Что вы там кричали через плечо, когда выходили в дверь? — спросил Боб Шафто. — Я не разобрал вашего французского.

— Да ничего особенного, просто вежливо распрощалась, — сказала Элиза. — Поздравила старичка с тем, как ловко он всё уладил, и выразила надежду на дальнейшее сотрудничество.

— А что он на это ответил?

— Ничего, просто устремил на меня полный благодарности взгляд.

— Вы говорили раньше, в Сен-Мало, когда мы… — начал Боб и тут же сбился с мысли, посмотрев на Элизин живот.

— Когда мы были вместе.

— Да, и вы сказали, что хотите наступить Лотару на горло. И вроде своего добились. Но вы его отпустили?

— Ну уж нет! — воскликнула Элиза. — Каждая сделка — палка о двух концах…

— Отлично. Запомню. Но я всё равно ничего не понял.

— Лотар тоже.

— Вы вернётесь во Францию?

— В Дюнкерк, — отвечала Элиза. — Навестить капитана Бара и сказать маркизу д'Озуару, что он получит свой лес. А ты, сержант Боб?

— Останусь пока здесь. Я раза два навещал мистера Черчилля в Тауэре, и, попомните мои слова, скоро он оттуда выйдет.

— Судебное преследование против него выродилось в фарс, который, конечно, импонирует английскому чувству юмора, но всем уже изрядно надоел.

— А тем временем Людовик осадил Намюр, не так ли? И люди спрашивают, почему Вильгельм под смехотворным предлогом держит лучшего своего военачальника за решёткой, когда по другую сторону Ла-Манша идёт война. Нет, сударыня, если я вернусь в Нормандию, мне придётся давать какие-то объяснения. Меня могут даже повесить за дезертирство. Мой ирландский полк заслали бог весть куда — насколько я знаю, они на юге, на Савойском фронте, в миллионе миль от места, куда я стремился попасть. Но вскоре армию возглавит Черчилль, и я вместе с ним отправлюсь во Фландрию. Мы сойдёмся с французами на каком-нибудь узком клочке земли. Я буду рассматривать вражеские знамена, пока не увижу штандарт графа Ширнесского…

— И что тогда?

— Ну, найду какой-нибудь способ наступить ему башмаком на горло. А после мы поговорим об Абигайль.

— Ты уже пытался проделать это с его братом — прежним владельцем Абигайль. Он чуть тебя не убил; Абигайль всё ещё в неволе.

— Я не говорю, что план хорош, но это какой-никакой план.

— Почему бы мне просто не выкупить её у Ширнесса?

— Возникнут вопросы. Что вам до какой-то английской рабыни?

— Это моё дело.

— А вызволить Абигайль — моё.

— Согласилась бы Абигайль с тобой? Или предпочла бы план, который наверняка принесёт ей свободу?

Боб почернел лицом. Некоторое время он перебарывал досаду, потому усмехнулся.

— Да что толку молоть языком, если вы всё равно будете поступать, как вам заблагорассудится? Что ж, отправляйтесь в Дюнкерк. Но если вам есть дело до моего мнения, то позаботьтесь о себе, а не обо мне. Вы, как я понимаю, сейчас в деликатном положении. Вот и всё.

— Я постоянно в деликатном положении, — отвечала Элиза, — но мужчины замечают это, когда им самим удобно.

Боб снова усмехнулся. Элизу это вывело из себя.

— Давай поговорим начистоту, — сказала она, — поскольку дальше нам в разные стороны: тебе в Тауэр навещать командира, мне — в порт договариваться об отъезде в Дюнкерк.

Они как раз подошли к перекрёстку, где Грейт-Чёрч-стрит меняет название на Фиш-стрит и устремляется вниз к Лондонскому мосту. Справа начинался Большой Истчип; дальше он под именем Малого Истчипа тянулся до самого Тауэра. Чуть ниже высилась огромная одинокая колонна, отбрасывавшая вдоль улицы длинную тень. Они вышли аккурат к тому месту, где четверть столетия назад начался Великий Пожар. Колонну Гук с Реном возвели в память о нём.

— Когда вы предлагаете поговорить начистоту, я знаю, что надо на что-нибудь опереться, — сказал Боб и, кроме шуток, прислонился спиной к каменной стене.

— Ты видел, как меня рвёт, и решил, будто я беременна. Мысль эта крепко засела у тебя в голове, поскольку ты знаешь, что Абигайль заразилась от Апнора сифилисом и вряд ли родит тебе детей, даже если ты вырвешь её у графа Ширнесского. Я стала для тебя не «Элиза, баба, с которой я время от времени долблюсь», а «Элиза, будущая мать моего единственного ребёнка». Это затуманило твоё сознание, и ты стал выдумывать прожекты, которые вряд ли принесут Абигайль свободу. Так знай, что позавчера у меня случился выкидыш. Плод, который мог быть от тебя, от моего мужа или от нескольких других мужчин, теперь с ангелами. Я ещё рожу мужу здорового наследника, но для этого должна понести сразу по возвращении во Францию. Может, я соблазню Жана Бара, может, маркиза д'Озуара, может, какого-нибудь моряка, который глянется мне на улице. В любом случае не надейся получить отпрысков отсюда, — Элиза положила руку на корсет, — потому что мне надоело быть третьей в жизни Боба Шафто и Абигайль Фромм. Надоело быть опиумным эликсиром, утишающим твою боль и рождающим в твоём мозгу фантастические стратагемы, от которых не будет проку ни тебе, ни ей. Абигайль, возможно, тебя ждёт. Я — нет. Поступай как знаешь.

Она скрылась с Бобовых глаз раньше, чем слова её проникли в его сердце, потому как была женщина маленькая, проворная и растворилась в толпе на Фиш-стрит, словно крупинка сахара в струе кипятка. Боб не двигался, но стоял, прислонясь к стене, пока хозяин дома — страховщик — не выглянул в окно и не посмотрел на него так, как смотрят джентльмены на бродяг, когда тем пора проваливать. Боб, старый солдат, умел переставлять ноги и против воли. Он отлепился от стены, свернул за угол и двинулся через Малый Истчип к Тауэру, где ждал его командир.

Книга четвёртая

Бонанца