Обещанная медведю. Вернуть ведьму - Анна Григорьевна Владимирова

почти. Странно. Загнать меня в угол и поймать на перекрестном допросе должно быть приятно. Посадить за такое не посадят… Хотя… Как дело представить. На азарт точно можно наскрести эмоций, а они бы дали соответствующий запах. А от этого только алкоголем разит. И если вспомнить, что праздновал он вчера не свою свадьбу, то это можно считать запахом отчаяния.

И тут в груди забегали электрические токи предвкушения.

– Так вот как она доказала тебе работоспособность своей дочери, – медленно оскалился я, подаваясь вперед. – Все это дело – липа…

– Что? – недоуменно сузил он глаза.

Но я не обращал внимания. Картинка слишком стремительно стягивалась углами в моей голове.

– Странный обрывок чужой задачи – передать вещдоки с одного участка в инспекцию, – продолжал я. – Я еще голову ломал: на черта инспекция спустила мне этот «хвост»? – Он попытался открыть рот, но я не позволил. – Ты тестировал дар Славы: сможет она добыть документы у меня – значит, дар работает. Да, Герхард Витович?

Едва дрогнувший взгляд ублюдка сказал мне все. Выбор Герхарда был случаен. Но просто так ничего не происходит. И Слава оказалась на пороге моего отдела прошлой осенью… и запала мне в душу навсегда.

– Ты в своем уме, Горький? Что ты несешь?! – шипел Роварский.

Но я уже не особо вслушивался. Запах, наконец, выдал его с головой. Теперь-то он вспотел! А я только голову набок повернул, щурясь:

– Идиот ты, Герхард, – поднялся я. – Я легко докажу, что дело никуда не двинулось только потому, что его не существовало. – Побледнел-то как! – Ты на что сегодня рассчитывал? Запутать меня в моих же показаниях?

– Ты покрываешь преступницу, Горький! Ты собрал доказательства преступлений Славы и никому их не выдал! Думаешь, я не знаю, что ты весь год вел свое собственное расследование?!

– Не может быть! – округлил я глаза. – И где доказательства?

– Я найду, – пригрозил он. – Мне просто время нужно!

Мне наскучило. Я отвернулся к выходу:

– Твоя некомпетентность у меня вызывает все больше вопросов, инспектор. Думаю, у твоего руководства тоже вызовет.

Только тут двери допросной открылись, и на пороге оказалась женщина. Элегантно одетая, с уложенными светлыми волосами и прозрачным взглядом льдистых голубых глаз. Я сразу понял, кто она, хотя на Славу не похожа совсем.

Время будто замерло и связало меня своей паутиной. Я оцепенел. Но отчетливо чувствовал, что мы все тут разыгрываем шахматную партию. И ход сейчас не мой. А она метнулась вдруг к Роварскому, выхватила у него оружие и наставила на меня. Тонкие губы тронула победная усмешка, а я смотрел, как в замедленной съемке, не шевелясь. Она уже готова была надавить на курок, но Герхард бросился к ней и выбил оружие из руки.

– Совсем с ума сошла?! – взревел он.

– А что? – усмехнулась она и повернулась к нему как ни в чем не бывало. – Тебе же на руку! Сумасшедшая мамаша бывшей невесты убивает твоего врага! Тебе даже делать ничего не нужно!

Роварский растерянно раскрыл глаза, запоздало соображая, что она права. А ведьма только улыбнулась, обращаясь к инспектору:

– Ничего ты ему не сделаешь. Дар Славы его уже защищает.

А вот теперь мой ход. Я шагнул к Роварскому, сцапал за шиворот и вышвырнул из допросной. Тот впечатался в стенку коридора и заорал на весь этаж, но я заблокировал двери и опечатал заклятьем, чтобы никакой шум нам не мешал.

– Я хотела с тобой увидеться, – грустно улыбнулась мне мать Славы, обойдя стол и усаживаясь на место допрашиваемого. Мда, не при таких обстоятельствах хотелось поговорить. – Но Станислава меня к тебе не подпустит.

– Не знаю вашего имени. – Я сел напротив.

– Маргарита. – Она рассматривала меня искрящимся взглядом, будто изучая.

– Что вы пытаетесь высмотреть? – нахмурился я.

– Хочу понять, бросишь ее или нет, – откинулась она на спинку стула. – Кажется, нет…

– Нет.

Она кивнула:

– Пожалуй. Только ты не знаешь ее. Не все понял про ее дар.

– Расскажите. Вы же здесь для этого.

Она снова кивнула, будто знала всю мелодию наперед, а я только послушно попадал в такт.

– Ее нельзя любить так, чтобы она об этом знала. – Взгляд женщины вмиг потух и выцвел.

– Ну это мне решать, – огрызнулся я зло.

– Гордыня тебе сейчас никак не поможет, – жестко постановила она. – Никто не должен знать. Роварский не знает. Я ему не все сказала.

– Продолжайте, – приказал.

– Если она будет уверена, что ты ее любишь, дар перестанет действовать. Но это не самое страшное. Он откатится в глубокий минус. Вы будете голодать, побираться, останетесь в одиночестве… – Она сделала паузу, возвращая на меня взгляд. – Она сказала тебе, что сделала аборт, да?..

Я медленно кивнул, чувствую, как свирепеет зверь.

– …Я так и думала, – вздохнула Маргарита. – Славка влюбилась в тебя, но начала сомневаться в твоей любви. Оборотни ведь не прощают такого предательства. А дар начал работать. На тебя. – Она улыбнулась. – Никто тебя не заберет у Славы. Ни в чем тебе не будет черной полосы, Давид. У тебя будет все, что пожелаешь. Влюбленная ведьма будет давать тебе все блага вселенной до того момента, пока будет сомневаться в твоей любви. Пока не поймет, что ты простил, и позволит себе поверить, что ты ее любишь без всяких условий…

Я едва ли дышал. А она продолжала.

– …Я оказалась одна со Славой. Дар теряется, когда рожаешь ребенка. И передается ему. Но не любить своего ребенка невозможно. Сначала я думала, что мне плевать. Прокормлю, выберусь из нищеты… Но все было напрасно. Я докатилась до дна. Побиралась по помойкам, попрошайничала по домам. Никто не брал меня на работу, никто не давал жилья. Все поблажки судьбы сводились к еде, которую удавалось раздобыть. Сколько раз я готова была сдаться и сдохнуть под забором… – Она зло усмехнулась. – Но… тебя будто превращают в игрушку судьбы, давая ровно столько, чтобы ты не умер и продолжал развлекать создателя этого страшного дара. Слава этого не помнит, потому что была крохой, которой едва хватало молока, чтобы не умереть с голоду. Но этого было достаточно, чтобы ее безусловная любовь работала на этот страшный дар. Первый ее смех и взгляд на меня, полный любви, я помню до сих пор. – Маргарита тяжело сглотнула, глядя перед собой большими воспаленными глазами. – И тогда я поняла, что мне не выжить. И следует признать, что с даром придется считаться. Стоило мне подчиниться, и год голода остался позади. Все поменялось. Сначала удалось устроиться на работу и перестать побираться. Потом нам дали комнату в общежитии… Но стоило мне забыться, прижать к себе