Чудак на холме - Лев Юрьевич Альтмарк

всем, что происходило у вас, – продолжает ФСБшник, глядя куда-то в сторону и беспрерывно смахивая невидимые пылинки с пёстрой домотканой скатерти на столе. – Знаю о твоей роли и роли вашего профессора Гольдберга, но никак не могу ответить себе на один странный вопрос: как вся эта ваша деятельность согласуется с нормами морали? Мы-то с тобой всё-таки из одного теста, и испокон веков нас учили, что жизнь человеческая – это жизнь, а смерть – это смерть. И не иначе. Они разделены, как песок в песочных часах, и можно находиться только в каком-то одном состоянии. Перевернуть часы, чтобы песок начал перетекать в обратном направлении, не по силам человеку, и на этом построено наше существование… И вдруг находится ваш безумный профессор, который с лёгкостью берёт на себя роль Всевышнего и нарушает сложившийся тысячелетиями порядок! Как это понимать? Как вообще вы, израильтяне, к этому относитесь?

– Думаешь, мы какие-то особенные люди? – эхом отзываюсь я. – Меня тоже такие мысли постоянно мучат. Ещё с того времени, когда профессор впервые начал использовать глубокий гипноз в своих экспериментах, который послужил основой для его нынешней технологии перемещения. Это было несколько лет назад… Не знаю, как подобные вещи расценивают наши и ваши религиозные авторитеты, но почему-то не сомневаюсь, что тоже отрицательно. И хоть для меня уже нет сомнений, что методика Гольдберга реально работает, однако моё отношение к этим трансферам… – и вдруг меня неожиданно прорывает: – Вспоминаю себя маленьким мальчиком, которого грубо обидел или даже ударил кто-то из взрослых, – такая тогда была опустошающая обида, безысходность и беззащитность, что даже слезами не можешь всё выплакать. Словно ты на краю – и ни туда, и ни сюда… Понимаешь?

– Понимаю, – Владимир Алексеевич наполняет рюмки и впервые глядит на меня прямо, не отводя глаза в сторону. – Скажи честно: мы по одну сторону баррикады?

– Как сам-то думаешь?

Он отворачивается и глядит в окно, не переставая смахивать пылинки со скатерти.

Что я могу ему ответить? Мне почему-то кажется, что он и его сослуживцы считают меня чуть ли не пришельцем из иного мира, где всё иначе и даже представления о морали совсем противоположные. Контора, духом и плотью которой он жил всё это время и наверняка живёт до сих пор, всегда недоверчиво относилась к нам, уехавшим из России за лучшей долей. Даже сегодня, когда границы между странами стали отжившим атрибутом истории, это недоверие не исчезает. А тут ещё какие-то совершенно непонятные вещи, в которых мы барахтаемся, как слепые котята…

– Давай лучше будем говорить только о Боте и об этом бомже, – не дожидаясь меня, он опрокидывает в рот рюмку и цепляет вилкой капусту с тарелки. – Мне ещё нужно отчёт писать о вашей с ним встрече. Да и твоё начальство непременно захочет знать подробности…

В гостиницу возвращаюсь далеко за полночь. Мы крепко выпили, и я слово за словом выложил своему собеседнику всё, что знал, про Баташова-Бота и его подельников, потом историю его гибели в Тель-Авиве, а на закуску рассказал о своём путешествии в загробный мир именно для встречи с его душой. На вопрос, для чего я понадобился ему сегодня, если он и в самом деле уже переселился в тело бомжа Епифанова, чему в их управлении всё ещё упорно отказываются верить, несмотря на очевидные факты, я ответил, что ничего предположить пока не могу, но время покажет. На том мы и расстались.

И уже перед тем, как лечь в кровать, вспоминаю о «маляве», которую передал мне бомж. Нетрезво нащупав её в кармане, вытягиваю наружу и разматываю трубочку. Всё-таки Бот находился не в тюрьме, где всякая переписка запрещена, поэтому легко раздобыл у своих надзирателей четвертушку тетрадочного листа и карандаш. На листике мелким убористым почерком написано:

«Андрей Родионович Баташёв. Мой предок. Передай ему, чтобы прибыл сам. Я один не справляюсь. Гольдберг поможет, он в курсе»

Кто такой этот Андрей Родионович, понятия не имею, но кое-какие подозрения сразу начинают роиться в моей нетрезвой голове. Ну, ничего, завтра разберусь.

После такого оптимистического решения мешком падаю в кровать. И уже перед тем, как погрузиться в сон, лениво рассуждаю про себя: какой всё-таки негодяй этот профессор Гольдберг! Куда ни ткнись, везде успел наследить. Не приведи бог, чтобы мне опять пришлось отправляться в загробное царство, которое осточертело хуже горькой редьки!

А ведь придётся…

4

Утро начинается с похмелья, чего уже давненько со мной не бывало. Наверное, с самого моего переезда в Израиль. Выскакиваю из гостиницы на улицу, на автопилоте добегаю до ближайшего продуктового ларька, где покупаю пару пива, и так же торопливо возвращаюсь к своему компьютеру.

Но в голове у меня посветлело не от выпитой залпом первой бутылки, а от информации о человеке по имени Андрей Родионович Баташёв, которую выдаёт мне порция за порцией всезнающий Гугль.

Выясняется, что предком нашего бандита Бота оказался тот самый Баташёв, про которого до сих пор ходят легенды в известном мне Гусе-Железном. Если раньше я только предполагал это, но у меня были огромные сомнения в их родстве, то теперь всё становится на свои места. Хоть это и выглядит совершенно невероятно. Да и прямых доказательств пока никаких.

Я освежил в памяти, что Гусь-Железный был основан братьями Баташёвыми – Иваном и Андреем, а спустя некоторое время Андрей остался полноправным владельцем завода и окрестных земель. Постепенно богатый заводчик превратился в местечкового разбойника. Бросив заводские дела, жил лишь строительством своего огромного особняка да выездами в Москву, где на вечеринках и балах напоказ сорил бешеными деньгами.

Но таких развлечений ему оказалось мало, и он устроил охоту на местных бандитов, и продолжал заниматься их истреблением до тех пор, пока не остался единственным разбойником на всю округу. Люди в тех краях пропадали по-прежнему, да и грабежи продолжались. Только приписывали их теперь не лесным робин гудам, а самому помещику Баташёву.

Ужасы обрастали дикими подробностями и становились местными легендами, которым суждено было дожить до наших дней. У помещика имелись покровители в столице, в частности, князь Потемкин, который дозволял творить все, что тому вздумается. Но когда Потемкин скончался, к промышленнику нагрянули проверяющие из Москвы с самыми конкретными намерениями выявить наличие в усадьбе «Орлиное Гнездо» тайного монетного цеха, о котором ходили слухи. К разочарованию столичных чиновников, никаких признаков скрытых кладов и огромных богатств не обнаружилось. Не нашли проверяющие и явных нарушений.

Слухи о ненайденных кладах Баташёва обросли пылью и паутиной долгих лет, но так и остались неподтверждёнными.