Ковен сломленных - Айви Эшер

Он продолжает молчать.

– Я не просила обо всем этом, – говорю скорее самой себе, и я удивлена, что он что-то бормочет в ответ. – Ты что-то сказал?

– Я не виню тебя, Винна. Точнее, больше не виню, – признается он, и я теряю дар речи от того, что он вообще что-то произнес, не говоря уже о том, что именно. – Я всегда усердно работал, я сосредоточен на том, чтобы быть лучшим, – признается Лахлан. – Киган шутит, что я уделяю всему слишком много внимания. И как бы мне ни хотелось это признавать, он прав. Мы с Киганом не говорим, что общаемся, но не потому, что так нужно, а просто мы такие, какие есть. Наше общество не смотрит на нас свысока, но я всегда чувствовал стремление доказать свою состоятельность. Я хотел быть лучшим паладином, каким только могу быть, и служить обществу таким образом.

Лахлан замолкает, и я не могу подобрать слов. Я поражена тем, что он так легко рассказал о себе, но не совсем понимаю, почему он это делает.

– Когда пропал Вон, пропала и часть меня. Мы все бросились на его поиски. Мы сделали все что могли, чтобы найти его, но не вышло. Я подвел брата. Я подвел и другие семьи, которые потеряли своих любимых. Я подвел наше общество, потому что я был лучшим, но все равно не смог понять, что произошло. И каждый день рождения, каждую годовщину церемонии связи, каждый день, который я прожил без Вона, ломал меня все сильнее и сильнее…

Лахлан наклоняется вперед из своего угла, и я замечаю пустоту в его взгляде. Он делает несколько глубоких вдохов, прежде чем продолжить, и при этом выглядит таким разбитым. Наблюдая за ним, я понимаю, что осколки уже не склеить, и мне чертовски его жаль.

– У тебя его глаза, – шепчет он и на мгновение замирает, пытаясь подавить эмоции, которые вызывает в нем это признание. – В какой-то момент ты просто появилась… ты сражалась так, словно была рождена для этого, ты смотрела на меня его глазами, и я просто не знал, как с этим справиться. Как справиться с собой. Как радоваться тому, что ты существуешь, когда мне так грустно, что его больше нет… – Лахлан снова начинает плакать, и я вытираю слезы, потому что мне невыносимо видеть, насколько мой дядя сломлен.

– Я рад, что у тебя есть мальчики и их ковен. Они хорошие парни, и они обязательно придут за тобой. Они позаботятся о тебе. Я знаю, что это неправильно и несправедливо говорить так, но ты никогда не найдешь здесь то, что ищешь. – Дрожащей рукой он слабо ударяет себя в грудь. – Я не могу дать тебе то, что ты заслуживаешь, во мне этого просто нет. Ты должна знать, что я слишком разбит, и это моя вина, а не твоя.

Изумрудные глаза Лахлана темнеют, и я вижу, как он стряхивает с себя уязвимость, которую только что продемонстрировал. Он откидывается назад, позволяя темноте заключить его в свои объятия, и я снова не нахожу слов. Я хочу сказать ему, что, если бы он просто попытался, то, возможно, понял бы, что он не так сломлен, как ему кажется. Я же видела в выражении его лица моменты, которые вселяли надежду. Риск стоит усилий. Но потом я снова думаю о том, что не стоит бороться за кого-то, когда этот человек не готов бороться сам за себя.

Прячусь в тени своего угла. Лахлан прав. Это несправедливо и неправильно, но в конечном счете просто печально. Он сдался, и я ни хрена не могу с этим поделать. В мире недостаточно магии, чтобы заставить кого-то прозреть, особенно когда человек отказывается открывать глаза или хотя бы поверить в то, что он может это сделать.

Глава 21

Серая дымка окутывает меня, и я пытаюсь сморгнуть ее с глаз. Кажется, что они влажные, или, может быть, прохлада тумана просто создает такую иллюзию. Чувствую боль, и по спине пробегает мучительная дрожь, словно мое тело борется с лихорадкой.

– Пищалочка? – Голос Райкера проникает в меня, и я пытаюсь уловить его, но он жужжит у меня в голове, призрачный и недосягаемый.

– Пищалочка, ты меня слышишь? – снова пытается он, и я всхлипываю от тоски, которая сквозит в его тоне. – Винна, сосредоточься, – велит Райкер.

Я пытаюсь ответить, но этот сон – это ведь сон? – причиняет чертовски сильную боль.

– Винна, где болит? – спрашивает Райкер, словно выуживая мысль о боли из моего затуманенного сознания.

– Везде, – отвечаю я.

– Слава яйцам! Ты здесь, – объявляет Райкер, и мне кажется, что я могу обернуть вокруг себя облегчение, звучащее в его словах. – Как ты? Мы пытались связаться с тобой.

– Мой отец мертв. Сиа предал нас, а на меня нацепили ошейник, – невнятно произношу я.

– Что ты сказала, Пищалочка? – Райкер начинает злиться.

В руках и ногах появляется покалывание, и я пытаюсь стряхнуть его.

– Райкер, я убила женщину. Она хотела умереть. Я не смогла бороться за нее. Я убила ее. Я чертовски зла, что отреагировала не на ту угрозу. Я погналась за Сиа, когда должна была убить Адриэля. Тупица. Долбаная тупица!

– Эй, никто не может так говорить о моей девочке, даже она сама. Успокойся, я ничего не понимаю. Почему ты не могла бороться за нее? – спрашивает он ободряющим тоном, но я чувствую в его голосе нотки паники.

– Он надел на меня ошейник, словно я гребаная собака. Я не могу использовать магию, потому что мне больно, – объясняю я, и в этот момент серая дымка вокруг меня немного рассеивается. – Не думаю, что я сплю, – заявляю я, и по мере того, как туман рассеивается, я все сильнее ощущаю боль. Мои кости горят, сердце бешено колотится, я в прямом смысле начинаю задыхаться от боли.

– Черт, Пищалочка. Мы знаем, где ты, мы идем за тобой, только дождись нас, хорошо?

– Нет, – возражаю я, и он рычит от отчаяния. – Сначала я должна найти Кигана.

Громкий хлопок заставляет меня открыть глаза. Пронизывающая до костей боль распространяется по всему телу. В моей голове снова пусто, и я ощущаю отсутствие Райкера сильнее, чем физическую боль, которую испытываю. Две ламии, похожие на головорезов, выносят Лахлана. Встревоженная, я встаю и иду за ними, но кто-то оттаскивает меня в сторону.

Моя спина ударяется обо что-то настолько твердое, что у меня перехватывает дыхание. Я снова и снова приказываю себе не паниковать и заставляю легкие наполниться воздухом. Руки все еще обхватывают меня, и я не могу сопротивляться, лишенная возможности дышать.

Когда мои легкие наконец восстанавливаются, я кашляю.

– Выпей, быстро, – шепчет мне на ухо знакомый голос.

Мне суют очередную флягу и, подхватив на руки, выносят из камеры. Не поднимая глаз на Сиа (я знаю, что это он), отвинчиваю крышку и выпиваю содержимое менее чем за тридцать секунд. Когда фляга опустошается, Сиа выхватывает ее у меня из рук, и она внезапно исчезает. Понятия не имею, он ее незаметно выбросил или продемонстрировал какой-то фокус с исчезновением. Мог бы засунуть ее себе в задницу, в конце концов.

Кровь творит свое волшебство, и мое тело и разум немедленно оживают. Сиа несет меня вверх по лестнице, следуя примерно в десяти футах позади головорезов, несущих Лахлана.

– Ему нравится разговаривать. Чем дольше ты сможешь поддерживать с ним беседу, тем дольше все будет тянуться. Поверь мне, это хорошо. И что бы ни случилось, не позволяй ему кормиться от тебя, Винна. Адриэль может извлекать не только магию из крови, но и воспоминания. Понимаешь, что произойдет со всеми нами, если он узнает наш план?

Сиа произносит это тихо и быстро, прямо мне на ухо. Я отстраняюсь, чтобы посмотреть ему в лицо и попытаться понять, что, черт возьми, происходит. Почему он ведет себя так, словно мы всё еще в одной команде, словно мы всё еще преследуем общую цель. Он предал нас, разве нет? Вспоминаю все, что он сказал и сделал с того момента, как мы остановились у руин. Он сказал своему хозяину, что подстроил ловушку, что это часть какого-то плана, придуманного Адриэлем,