журнал "ПРОЗА СИБИРИ" №1 1995 г. - Владислав Крапивин

и волоча чугунное ядро, прикованное к ноге... идут на базар... чтобы купить там дело в шляпе для позументной маменьки Мормо!... Их повстречал ме-фи-ти-чес-кий мясник Чекундра... и жена его Овдотья... огантированные ручки... предлагая откушать голышей...

—„Дарвалдайтесь! — торжествующе завопил Врач. — С чесночком!.. Вонзите точеный зубляк в горыню мишучлу, берите кузовом!.. Закусывайте зеленой пяточкой морского водоглаза!..“

— Это что-нибудь означает? — спросил Шурик закуривая.

— Еще бы! — восхищенно ответил Врач.

— Ты говорил о выборе. — Никогда в своей жизни Шурик нс переходил так легко на ты. — Он, правда, существует?

— Еще бы!

— И он есть у всех?

— Еще бы! — восхищенно повторил Врач.

— Даже у Анечки Кошкиной?

Врач удовлетворенно хмыкнул:

— Ты быстро схватываешь предмет. У Анечки выбор большой. У Анечки чудный выбор.

Он мечтательно протянул:

—„Вертлявая, как шестикрылый воробей!.. Голос нежней, чем голубиный пух под мышкою...“

Наверное, опять что-то цитировал.

— А Иван Лигуша?

— Иван! Куда без Ивана? Вот феномен, достойный внимания. Этот человек не сбежит в Турцию и не покончит самоубийством. Он рожден для того, чтобы его убили.

— Почему ты так думаешь?

— Потому что знаю.

— Как можно такое знать?

— Лигуша бесполезен, — самодовольно объяснил Врач. — Любой человек, как правило, хоть на что-то годится. Лигуша не годится ни на что. Его единственная функция — быть убитым. Он возвращает людям потерянные вещи, он пытается что-то предсказать, но ото никому не нужно... Сам Лигуша никому не нужен...

Врач быстро скосил глаза на Шурика:

— Ты его тоже невзлюбишь.

— За что?

— За глупость.

— Он что, один такой? — помрачнел Шурик. — Сам-то ты что несешь?

Выпад Шурика Врач понял правильно:

— Стихи!

— Если то, что ты цитировал, стихи, значит, поэзия мне противопоказана, — еще мрачнее заметил Шурик. — И твои методы лечения меня тоже не убедили. Расскажи лучше о Лигуше. Что это за тип? Откуда такая редкостная функциональность?..

Иван!

Джумджума. 9 июля 1916 года

...Роберт Кольдевей выпрямился и, вздохнув, обернулся к группе мужчин, учтиво прислушивающихся к его хриплому голосу. Белоснежные котелки гости держали в руках, в зачарованных глазах стыло ожидание чуда. Археолог для них, подумал Кольдевей, нечто вроде таинственного, не совсем понятного существа, всегда перепачканного глиной и пылью, но зато причастного ко всему тому, что самой вечностью упрятано в недрах таких чудовищных холмов как Джумджума, лишь слегка расцарапанная мотыгами и лопатами рабочих.

Что ж, решил Кольдевей, они получат свое. В конце концов, именно от этих господ зависит продолжение начатых работ, именно они решают финансовые задачи Германского Восточного Общества. А раз так, они должны вернуться в Германию с полным осознанием невероятной важности проводимых Кольдевеем, и контролируемых ими, раскопок. Он, Роберт Кольдевей, уже провел важных гостей по унылым, выжженным Солнцем отвалам грубого щебня, он уже, внутренне усмехнувшись, показал им полустертые письмена на развалинах каменной стены. Вот эти письмена и были начертаны таинственным перстом на стене во время одного из безумных пиров Валтасара, объяснил он. „В тот самый час... — он специально понизил голос, — вышли персты руки человеческой и писали против лампады на извести стены чертога царского, и царь видел кисть руки, которая писала — мене, текел, упарсин..

Пусть дивятся.

Чем больше странного расскажут они в Германии, тем лучше могут пойти дела.

Роберт Кол ьдевей усмехнулся.

Конечно, гости поражены. Они видели руины дворца, которые и сейчас повергают в трепет неопытного человека. Они видели руины пещи огненной, в которую царь Навуходоносор приказал бросить трех невинных отроков... Еще я покажу им темный раскоп, пусть думают, что это именно в нем томился пророк Даниил, брошенный на съедение львам...

Кольдевей сжал зубы.

Гости не должны покинуть раскопки разочарованными.

Собирая Совет Германского Восточного Общества, эти господа должны крепко помнить, что далеко в Месопотамии некий Роберт Кольдевей, археолог, родившийся в Брауншвейге, денно и нощно работает во славу и во возвышение именно Германского Восточного Общества. Они должны, наконец, понять, что истинные археологи всегда похожи на моряков. Перед археологами, как перед моряками, всегда лежат неизведанные пространства. Эти господа в белоснежных цилиндрах должны крепко помнить, что существует масса вопросов, ответы на которые может дать только прошлое. Черт возьми! Он, Роберт Кольдевей, глубоко убежден, что на большинство вопросов честные ответы вообще можно получить только в прошлом!.. И он будет копать эти выжженные Солнцем холмы даже в том случае, если господа из Совета Германского Восточного общества вообще откажут ему в помощи, а проклятые британские войска двинутся к Вавилону! Он будет копать холмы Джумджума даже если его оставят рабочие! Разве не здесь, в конце концов, была найдена странная шкатулка, никак не вяжущаяся с дикими временами, как облака протекшими над холмами Джумджума?

Роберт Кольдевей не любил спешить.

Он никогда не спешил.

Случалось, конечно, он старался ускорить раскопки, но все равно он никогда не спешил.

Не спешил, раскапывая южный берег Троады и зеленые берега острова Лесбос, не спешил, раскапывая вавилонские холмы. Может, потому и не знал усталости, может, потому и наткнулся на некую шкатулку, выкованную из меди или золота...

Неважно из чего была выкована шкатулка.

Впервые в жизни рука Роберта Кольдевея дрогнула, впервые в жизни ему захотелось сразу поднять находку, подержать шкатулку в руках. Следовало осторожно обмести пыль, употребив на это самые мягкие щетки, зарисовать место находки, присмотреться, обдумать находку, но нетерпение!... Рука археолога сама потянулась к шкатулке, указательный палеи, лег на алое пятно, отчетливо выделяющееся на крышке. Кольдевей чувствовал: не надо этого делать! — но находка была поистине непонятна. Что она может означать?

Рабочие-сирийцы, бросив мотыги, удивленно следили за Кольдевеем. Они привыкли к тому, что в вавилонских холмах нет железа, но странный немец наткнулся на что-то металлическое. По крайней мере, шкатулка поблескивала как металл. Рабочие-сирийцы, припав пересохшими губами к фляжкам, удивленно следили за тем, как широко раскрыты глаза Кольдевея, как странно он держит руку над шкатулкой, будто хочет ее погладить, а потом увидели, как шкатулка исчезла и услышали неистовую брань немца.

Последнее удивило их гораздо больше, чем исчезновение какой-то шкатулки.

На холмах Джумджума не ругаются.

Если ты не хочешь, чтобы могучие духи, таящиеся в пыльных руинах, стали тебя преследовать, если ты не хочешь, чтобы они камнями отдавливали тебе пальцы и скатывали на голову другие тяжелые камни, если ты не хочешь, чтобы желтая пыль душила тебя, как пальцы ночного вора,