журнал "ПРОЗА СИБИРИ" №1 1995 г. - Владислав Крапивин

впрямь недорого стоят. А если все же нужной суммы, у тебя не наберется, укради в общественной кассе. Ты ведь имеешь доступ к общественной кассе? Видишь, как все удачно складывается. Что там еще у желанного тебе самца, какие он распускает перья? Двухкомнатная хрущевка без телефона и первый этаж? Неплохо. Присоединишь к своей однокомнатной на девятом. Двое детишек-двоечников? Тоже неплохо. Не надо рожать. Удачный расклад, сказал я взволнованной женщине. Как только ты возьмешь общественную кассу, как только ту самку шлепнут, у тебя сразу появится свой самец, своя веселенькая хрущевка, свои детишки, нуждающиеся в уходе. Ну, право, о чем мечтать?

— И что?.. И что она выбрала?.. — заикаясь спросил Печатное.

Врач строго нахмурился:

— Уж поверь мне, не пепси-колу!

Требуются сторожа и дворники. Русскоязычным не звонить.

—„Он так испугался, что вовсе не пискнул..." — пробормотал Шурик, проводив взглядом Печатнова, чуть ли не бегом ринувшегося на улицу, над которой чернильными нездоровыми кляксами набухало предгрозовое томление. В такую пору, подумал Шурик, немудрено^схватиться за топор. И сказал вслух: — Опасные вы советы даете...

— Зато действенные и без вранья!

Врач с наслаждением допил кофе:

— Я разбудил в слесаре Печатнове сомнения. Теперь ему не удастся заснуть спокойно. Теперь он получил элементарное представление о проблеме выбора. Обычно такие люди, как слесарь Печатное, живут без особых сомнений, потому так легко они и хватаются за топор. Слишком много людей пришибло при последнем крутом падении нравственности. Поэтому я и сторонник крутых радикальных мер.

Врач с наслаждением откинулся на спинку кресла и процитировал:

—„Юненький сырок... Сырная баба в кружевах... Красные и голубые юйца... Что вам полюбится, то и глотайте!..."

— Опасные советы, — повторил Шурик.

— Да ну! — сказал Врач. — Говори мне ты! Я жаб не люблю!

И не определяя сказанного, воскликнул:

— Что делает человека личностью?

Шурик открыл рот, но Врач протестующе вскинул руки:

— Молчи! Ни слова! Ты на пределе!

И махнул рукой:

— Считай, тебе повезло. Я работаю с душами. Кости и мышцы, ото не для меня. Для меня то, о чем человек говорить не любит, то, что он прячет в подсознании, то, в чем он не признается ни на каком допросе, то, что убивает его вернее наркотиков.

— О чем ты?

— Об индивидуальном уродстве.

Врач впился глазами в Шурика:

— Тебя это обошло, но кто знает, кто знает... Тебя может мучить что-то другое... И мучает... По глазам вижу... Забудь! Я высвобождаю скованные начала, выкапываю таланты, бездарно зарытые в землю, возвращаю людям то, что они сами у себя отняли. Лицом в дерьмо! Это отрезвляет. Ты представить не можешь, как резко лучше становится людям после подобных операций. Сам мир становится юным! — Врач сладострастно закатил темные, влажно сверкнувшие глаза, его тонкие ноздри подрагивали. — Пять лет назад, когда я начинал, ко мне явилась толстая коротышка с глупыми овечьими глазами. Она была убеждена: ее все ненавидят. Она толстая, она глупая, у нее короткие некрасивые ноги. Вот-вот! - сказал я ей. — Это хорошо, что ты знаешь правду! От моих слов она зарыдала громко. Она была убеждена: ее травят родители, учителя, соклассники, просто прохожие на улице. И правильно делают, сказал я ей, что взять с такой дуры? Наверное, книжки читаешь? Чем набита твоя круглая кудрявая овечья голова? Небось, про даму с собачкой? И вдруг она подняла голову и спросила: это вы про метелку с хундиком? И я понял: она спасена для будущего.

— Ты понял? — Врач торжествующе поднял руки. — Я сразу сказал ей: прощайся с собой! Такой, какая ты есть, ты уже никогда не будешь! Ты дура, это точно, и ноги у тебя не класс, но шанс есть и ты им воспользуешься. Только один? — спросила она. Только один, подтвердил я, но для тебя и это не мало. Соврати классного руководителя, тебе только шестнадцать, переспи с директором школы, сведи с ума всех соклассников, пусть они почувствуют, что только с дурой можно ощутить истинную свободу! Пусть все самцы вокруг тебя придут в возбуждение, пусть все трубят как мамонты в период течки, пусть все испытывают смертную тягу помочь тебе. Выбрось из сердца сочувствие, закрой глаза на слезы подруг, на страдание родителей, они свое уже получили. Используй то, чем наделила тебя природа, но используй стопроцентно!

Черные глаза Врача пылали, как грозовая ночь:

— Она единственная из класса попала в пединститут, все остальные рассеялись по техникумам, а подружки повыскакивали замуж, боясь, что эта дура их обскачет. А уже через год... — Врач ласково погладил рукой обшивку кресла, в котором сидел, — уже через год... это кресло много чего помнит... уже через год она сидела против меня... сладкая,глупая овечка, осознавшая, что ни один человек не приходит в этот мир просто так... и в ней был шарм... было за что зацепиться... Я ей сказал: повтори все, но на более высоком уровне. Незачем тебе коптить пединститутские потолки, твое место в университете. И она повторила. Она перешла в МГУ. Она там училась.

—Училась? — тревожно спросил Шурик.

Врач облизнул пересохшие губы:

— Перевелась в Сорбонну. Я лечу сильными средствами.

Удовлетворенно покивав, Врач опять закурил длинную черную сигарету:

— Если ко мне приходит человек с головной болью, я сразу говорю: это рак, мужик, труба дело! Обычно головную боль как рукой снимает. Если ко мне приходит неудачник с утверждениями, что кроме паршивой общаги, дырявых носков и отсутствия каких бы то ни было перспектив, в жизни ему ничего не светит, я сразу говорю: ты прав. На хрен все это! Используй самоубийство. Именно самоубийство кардинально снимает стрессы. А если и этого мало, плюнь на все и ограбь магазин. А если и этого мало, садись и пиши скандальную книгу, чтобы в тебя из каждой подворотни пальцами тыкали. Только волевые решения вводят нас в иной круг, сталкивают с другими волевыми людьми, а, значит, предоставляют выбор. Если ты амеба — ускорь деление, если ты заяц — прыгай прямо на волка, если ты неудачник — плюнь на все!

Шурик ошеломленно молчал.

Врач самодовольно откинулся на спинку кресла. Похоже, он плавно перешел к стихам. К диковатым непривычным, но теперь, по крайней мере! Шурик твердо знал происхождение любимых цитат Роальда.

— „В половинчатых шляпах... — самодовольно вешал Врач, — совсем отемневшие Горгона с Гаргосом... смутно вращая инфернальным умом