Союз-77. Книга 1. Теория заговора - Дмитрий Ромов

голову, поцеловала в грудь, повыше соска. Тело отреагировало, содрогнулось, покрылось гусиной кожей. Ласки оно не знало ой, как долго, да ещё и такой, неожиданной, сладкой и опасной.

— Прости. Я же не понимала тогда, какой ты, — прошептала она и приблизила своё лицо к моему. — Гриш…

— И какой же?

— Сладкий, — хрипло ответила Дориш и в её глазах отразилась луна и звёзды, и что-то там ещё, туманное, волнующее и сладостное…

Первобытное. Дикое. Животное. Сейчас она подчинялась инстинкту. И я. И я, кажется, тоже…

— Гриш-ш-ш…

Её губы приоткрылись, она прижалась ещё плотнее и провела по ним кончиком языка…

12. Привет — Мальчишу!

Нет, планка, конечно, у меня не упала, но сердчишко сжалось, чего скрывать. Дориш нырнула в темноту. Плеснула на меня водой, весело фыркнула и ушла в глубину. Она превратилась в русалку, злую, неодолимую фею, дразнящую, тянущую во мрак, но дарящую восторг. Как там у классика? Чую с гибельным восторгом, пропадаю, пропадаю? Вот так как-то.

Через пару минут мы вышли на берег и, сопровождаемые взглядами, шёпотом туземок и пронизывающей воздух истомой, двинули к хижине. Закутались в коровьи шкуры, подхватили одежду и шагали под низким небом с мерцающими звёздами, которые можно было потрогать рукой. А кто-то незримый и неосязаемый нашёптывал в самое ухо:

Покроется небо пылинками звезд

И выгнутся ветви упруго

Тебя я услышу за тысячу верст

Мы эхо мы эхо

Мы долгое эхо друг друга…

Глупость, конечно, но сладкая, дразнящая, возбуждающая…

И мы выгибались, как те ветви, катались по земляному полу, сбивая расстеленные на нём звериные шкуры. Впивались зубами в плоть, сминая и разрывая друг друга, соединяясь, растворяясь, умирая и снова рождаясь.

Худая, ненасытная, умелая, злая до любви. Доришшш… Даже имя опасное, шипящее. И ещё Гришшш… Она разбрасывала густые непокорные и жёсткие пряди волос, хрипела и сжималась, как пружина, а я сдавливал её упругие груди, целовал тонкую шею, впивался в жадные губы… В общем, вся эта свистопляска длилась почти до самого утра. Не знаю, как занимались любовью в этой деревне до нас, но, думаю, в грязь лицом перед дикарями мы точно не ударили.

Я положил голову на вещмешок и закрыл глаза, когда за порогом уже брезжил рассвет. Закрыл и погрузился в сон, или, скорее, дремоту. Я чувствовал каждое движение Дориш и прислушивался к тому, что происходило снаружи. Но там было тихо.

Ровно через три часа, как Штирлиц, я открыл глаза. Чувствовал себя спокойным и отдохнувшим, хоть и не полностью. Сквозь щели в кожаном пологе, закрывающем вход, проникал нежный утренний свет. Я потянулся и посмотрел на Дориш. Она тут же открыла глаза и улыбнулась.

— Привет, — промурлыкала она и, потянувшись ко мне, нежно поцеловала.

— Привет, — ответил я и прижал её к себе.

— Оу, оу, оу! — рассмеялась она, ощутив твёрдость моих намерений. — Я вижу, кто-то здесь совершенно не знает усталости.

Ну, тут дело такое, достойного, а тем более, такого дикого и отвязного секса у меня уже лет… м-м-м…лет пятнадцать не было, вернее… ну, неважно…

— Знаешь, ты очень хороший… — прошептала она. — Правда… Я бы могла тебя любить и каждый день делать с тобой… фодер. Жалко, что это невозможно…

Она отстранилась, рассматривая моё лицо и мне показалось, что ей действительно стало грустно.

— Объясни, — улыбнулась она, меняя тему, — ты сказал мне вчера «манда португалскайа»… Что это такое?

Упс…

— Что? — засмеялся я.

— Нет-нет, объясни, что это значит! — настаивала она.

— Ну… это значит… значит, что ты… хорошая девушка.

— Нет! — она замотала головой и тоже засмеялась.

Её непослушные космы рассыпались, щекоча мне нос и глаза.

— Ты врёшь! — со смехом воскликнула Дориш, вскочила на ноги и отпрыгнула в сторону. — Это значит вот это, да⁈

Дориш весело похлопала себя по курчавому лобку, и я широко улыбнулся. И даже когда увидел свой кольт в другой её руке, улыбка не сошла с моего лица. Пистолет был спрятан в вещмешке, и она вытащила его, когда обнимала меня. Сучка.

— Ах, ты коварная и притворная!

— Да? Я угадала? Правильно?

Она весело засмеялась, не отрывая от меня глаз, передёрнула затвор и направила взведённый пистолет в мою сторону.

— Ну, что тебе сказать? — развёл я руками. — Да. Именно это я и имел в виду…

— Я запомню это словечко, — подмигнула Дориш, натягивая мои брюки, не отпуская и не отводя ствола.

Я ничего не предпринимал и продолжал улыбаться, наблюдая за ней. Зрелище было приятным, несмотря на обстоятельства. Кое-как затянув одной рукой ремень, она вдела руку в рукав моей рубашки, переложила пистолет в другую и натянула вторую часть.

— Рюкзак! — требовательно воскликнула она. — Кидай мне рюкзак. И ключи от машины.

— Они в брюках, — пожал я плечами и кинул ей вещмешок.

Она набросила лямку на плечо, подхватила мои ботинки, кивнула и выскользнула из хижины. Я посидел несколько секунд, потом не торопясь поднялся, опоясал бёдра большим куском мягкой кожи и вышел вслед за Дориш. Она уже была в машине и сидела, склонясь над рулём.

— Не заводится? — участливо спросил я и сложил руки на груди.

— Что⁈ — вскрикнула она. — Что ты сделал⁈

— Да ничего не делал, — пожал я плечами. — Давай я попробую, это же русская машина, меня должна послушать.

— А ну! Отойди!

Она направила на меня ствол.

— Ну, как я могу бросить девушку в беде? — улыбнулся я и сделал шаг в её сторону. — Это никак невозможно. Кстати, я вспомнил. Я же отключил аккумулятор.

— Не подходи! Я выстрелю!

— Неужели выстрелишь? В меня? А как же то, что ты мне шептала ночью?

— Не будь идиотом! Я тебе врала, чтобы усыпить внимание.

— Вероломная. Не хотел повторять то слово, но как вот тебя назвать!

Я сделал ещё пару шагов.

— Я не шучу! — закричала она. — Я правда выстрелю!

— Не верю! — покачал я головой и сделал ещё шаг.

— Ну и дурак! — воскликнула она и нажала на спуск.

И… ничего не произошло. Механизм сухо щёлкнул, но