Союз-77. Книга 1. Теория заговора - Дмитрий Ромов

Длинные седые пряди зачёсанные так, чтобы прикрыть плешь, выглядели неважнецки. Лицом он напоминал милого бульдожку с набрякшими веками, но глаза смотрели совсем не флегматично. Они были умными и цепкими.

— Значит, ничего не поделать, дело-то у нас государственное, — развёл он руками. — Не ради личной выгоды, сам понимаешь. Ладно, чего на дворе топтаться, пойдём в дом. Там и чай уже готов. Чай, баранки, сухари…

— Ну, вы прямо с сухарей разговор начинаете?

— Что? — он недоумённо хлопнул пару раз веками, а потом рассмеялся, как Мюллер из «Семнадцати мгновений», мелко и сухо. — Насмешил, насмешил, брат, хвалю. Но это, как пойдёт, конечно, а то бывает и безо всяких сухарей, и даже без права переписки, слыхал, небось, про такое?

Он снова подмигнул мне, и кивнул парням. Мы вошли в дом. Обстановка была обычная, деревенская. Круглый стол, старые стулья, диван, печь, крашеные коричневой краской половицы. На столе стояла вазочка с малиновым вареньем и миска с сухарями и баранками. Застарело пахло дымом и копотью.

— Присаживайся, — кивнул полковник и сам уселся на жалобно скрипнувший стул.

Я шагнул к столу, но путь преградил один из сотрудников. Он молча обыскал меня, достал паспорт и передал его шефу.

— Я хочу с тобой по душам потолковать, по-приятельски, понимаешь? — кивнул шеф, перелистывая страницы. — Да не держи ты его, пусть присаживается. Значит… значит… Стрелец, Григорий Андреевич, пятнадцатого апреля пятьдесят второго, Пушкин, Ленинградской. Твой паспорт?

— Да вроде мой, — пожал я плечами, садясь к столу.

— Вроде, — покачал головой Сёмушкин.

Добрая фамилия и рожа добрая, а вон погляди ж, мент.

— А вы, Иван Трофимович, где служите, в смысле, должность какая у вас?

— Должность у меня ответственная, — сказал он, многозначительно поджал толстые губы и чуть кивнул.

Голова при этом слегка нырнула и сразу всплыла, как поплавок при первой поклёвке.

— Но что мы, — продолжил он, — должностями хвастать пришли? У нас же разговор неофициальный. Давайте, ребятки, идите, встаньте к окнам, к дверям, не смущайте нас своим присутствием.

Бойцы тут же вышли один за другим и распределились по постам у окон и дверей снаружи дома. Однако… ради меня одного такой шухер. Сто процентов речь о Весёлкине пойдёт. Либо о моей «командировке», но через это тоже о Весёлкине. Других идей у меня не было.

Сёмушкин пожевал губы, разглядывая меня.

— Ты откуда такой красивый нарисовался? — наконец, начал он.

— В смысле?

Уж не путешествиях ли во времени речь?

— Ну, что «в смысле»? Молодёжь, понимаешь. Откуда ты прилетел на Тушинский аэродром? Где ты был до этого? Твои однокурсники турнепс с картошкой из земли тягают, а ты симулируешь, разъезжаешь, неизвестно где.

— Так я же травму получил, — тоном оскорблённой невинности заявил я. — Вон весь затылок в шрамах.

— Ты это… успокойся. Ваньку передо мной валять не надо. Я таких ванек повидал за жизнь свою, тебе и не снилось. Просто академики всесоюзного уровня, вот какие ваньки мне представления давали. Тоже мне…

Я усмехнулся. Дядька-то неплохой, возможно. Впрочем, как гласила народная мудрость, все они хороши, когда спят зубами к стенке.

— Алексей Михайлович Весёлкин, — двинул он дальше. — Знаком тебе такой человек?

Я прищурился.

— Да ладно, не гипнотизируй, — махнул рукой милицейский полковник и налил в чашку кипяточку из самовара, плеснул заварки из металлического чайничка и сделал глоток. — Отличный, Цейлонский, хотя подостыл уже. Знаю я, что знаком. Старший лейтенант КГБ Весёлкин прибыл девять дней назад в село Красноперниково Тульской области, чтобы провести вербовку агента. Так?

Вот это поворот, как говорится. Прохудилось дно Весёлкинской лодки, плещет из неё информация, как из решета буквально. Менты знают, что творится в КГБ. Однако. «Контур». Точно, это «Контур», милицейская контрразведка. А говорили, что не существовало никакого «Контура», что типа брехня всё это. Но кто ещё будет проворачивать такие операции с грузовиками и стрельбой посреди белого дня.

— Ты глазами-то не хлопай, — усмехнулся полковник.

— А разве МВД, прошу прощения… имеет…

— Ты мне тут не рассказывай, кто какие права имеет, — перебил Сёмушкин. — Уж я-то получше тебя знаю. Расследование проводит генпрокуратура, а мы выполняем для них оперативные действия. Ясно? Или бумагу показать?

Он выложил из чёрной кожаной папки бумагу с гербовой печатью и положил передо мной. Я даже не взглянул.

— Не надо, — покачал я головой. — Извините, глупость сморозил.

— Вот именно. Думать надо, прежде чем ляпнуть чушь какую.

Бумага, сто процентов, была липой. Нарисовать они могли всё что угодно, так что наличие документа ни о чём не говорило. А вот говорило и даже орало об очень многом то, что из милицейского вертолёта велась стрельба по машине оперуполномоченного КГБ, причём при исполнении. И к этому был без сомнений причастен вот этот самый товарищ Сёмушкин, похожий на ласкового бульдога.

— Проблема в том, — продолжал он, — что твой Весёлкин государственный преступник. А, поскольку, официально он работает в КГБ, доверить расследование КГБ мы не можем.

Ну-ну, дядя. Рассказывай дальше, уже очень интересно становится и…

— Что он тебе пообещал? — сверкнул глазами Бульдог Сёмушкин. — Погоди, дай я сам скажу. Спецшколу КГБ, да? Сразу после института, а потом? Работу за границей? Агентурную? Но надо пройти испытание, верно? Что, думаешь, ты один такой? Знаешь, скольким молодым людям он уже жизнь испоганил?

Полковник поставил чашку и изменил позу, сев точно так же, как я. Опёрся одним локтем о стол, а второй положил на спинку стула. Ну-ну. Я про себя хмыкнул. Он хотел вызвать неосознанную симпатию, повторяя мои движения. Ну-ну… молодец… Психолог, бляха.

— Смотри, — чуть подался вперёд бульдог. — Да, не скрою, мне нужно от тебя всё, что ты знаешь о Весёлкине. Вообще всё, до последней мелочи. И я могу засадить тебя так глубоко, что ни один прокурор не найдёт, понимаешь? Возможности у меня имеются. Но давай сделаем так… Я вижу, парень ты неплохой и единственное, почему связался с этим типом — это желание помочь Родине. Поэтому поступим мы вот как…. Скажешь мне одну только вещь. Только одну, маленькую и незначительную. И всё. И считай на этом всё, можешь ехать в своё общежитие.

— Так засадить меня может и Весёлкин, — с сомненьем произнёс я. — Не менее глубоко, чем вы.

—