Союз-77. Книга 1. Теория заговора - Дмитрий Ромов

— Социальный и психологические профили у нас слишком уж разные, — нахмурился я.

— Чего? — удивился Сёмушкин и его брови полезли на лоб.

— Дружба наша будет выглядеть слишком неестественной, понимаете? У нас разные интересы, среда социальная совершенно разная.

— А, вон ты о чём. Ну, слишком часто вам видеться незачем. Так что нормально, не волнуйся, всё будет совершенно натурально. Обговорим сейчас методы связи и ещё кое-какие моменты. И бумажку надо будет подписать. О сотрудничестве. Формальность, но необходимая. И вот ещё что. Про твою поездку…

Он сделал ещё несколько заходов, выспрашивая подробности моей поездки. Я назвал пару вымышленных имён воротил низового уровня, и повторил маршрут и расписал программу пребывания, из которой получалось, что меня просто показали киргизским товарищам.

К общаге меня вёз Васёк Сомов. Теперь он вёл себя иначе, как куратор. Повторял методы связи, а я размышлял о своём. Сёмушкин, скорее всего был не из какого не из «Контура», поскольку по итогу показался мне не таким уж и профи. Скорее, это какая-то группа под одним из Щёлоковских замов.

Ну, а поскольку речь вдруг зашла о наркоте, то кто-то из них, менты или конторские начали внедряться в местные группировки. Если, конечно, к этому моменту они уже сформировались.

Доверия Сёмушкин у меня не вызвал, он немного не дотягивал, хотя в принципе работал с самоотдачей. Весёлкин тоже был очень и очень мутным типом и…

— Без моего ведома уезжать из Москвы нельзя, — кивнул Васёк. — Только по моему разрешению.

— А мне, как раз надо, — повернулся к нему я.

— Куда это? — нахмурился мой однополчанин.

— К матери в Питер. В Пушкин то есть.

— Когда? — недовольно уточнил он.

— Завтра хотел. Или сегодня даже.

— Сегодня точно нет. Да и завтра не выйдет, я думаю. Но спрошу у шефа.

— Сегодня у нас девятнадцатое? У мамы через три дня день рождения. Я обещал приехать. Будет очень странно, если не приеду.

Вообще-то не обещал, но он-то знать об этом не мог.

— Ладно. Спрошу и сообщу.

— Ты не спрашивай, просто поставь в известность и всё. Чего спрашивать-то?

Я вышел из машины и не прощаясь пошёл ко входу в общагу. Кругом виднелись следы недавней стройки, а вдали желтел прекрасный лес, где я гулял несметное количество раз.

Пропуска в общагу у меня естественно не было и пришлось ждать комендантшу, которая сначала не могла понять, почему я не в колхозе, а потом долго проверяла меня по спискам и никак не могла найти.

— Проходи, — наконец, смилостивилась она. — Временный пропуск я тебе выпишу, но не забудь в трёхдневный срок поменять прописку в паспорте на новый адрес. Иначе не впущу тебя больше, ясно?

— Ясно, Клавдия Ульриховна.

Она недовольно кивнула, а я пошёл к себе в комнату на тринадцатый этаж. Прошёл по длинному коридору и оказался возле своей двери. Меня охватило лёгкое волнение, как перед возвращением в родные места. Собственно, так и было.

Постучал. Никто не отозвался. Я постучал ещё раз. Мой сосед, отличник, талант и самородок Саша Литвинов должен был находиться в комнате и зубрить коллоидную, физическую или ещё какую-нибудь химию. Но его не было. Я постучал ещё раз и вдруг… и вдруг сообразил! Девятнадцатое сентября! Точно! Вот где он может находиться.

Я бросился к лестнице и, перескакивая через три ступеньки помчался наверх, на этаж выше. Какой? Какой номер комнаты? Я взлетел на следующий этаж и теперь стоял и озирался по сторонам. Туда! Я побежал по памяти в дальнее крыло и… Да! Восемьдесят седьмой! Конечно, восемьдесят седьмой!

Подбежал и что есть сил забарабанил в дверь. Там гомоннили, но сразу стихли, и я затарабанил сильней, ещё сильней. Со всей, прям-таки дури. Бам! Бам! Бам!

— По голове себе постучи!! — воскликнули из восемьдесят седьмого.

Дверь открылась и на пороге появился высокий и видный Артурчик Цесаревич. Хулиган и раздолбай.

— Ты чё долбишь⁈ — злобно воскликнул он. — Может, повторить хочешь?

— Повторить? — переспросил я.

— Да, — ухмыльнулся он. — Ты только скажи, это я мигом. Тумаков мне не жалко. А теперь…

Он не договорил. Я сделал шаг и, размахнувшись, обрушил кулак на его физиономию.

14. Неуловимый

Артурчик отлетел, завалившись на кровать и раскинув руки и ноги в стороны.

— Ты про какое такое повторение? — поинтересовался я. — Тебе, Царёк, привиделось что-то?

Когда его называли царьком он всегда бесился, до белого каления доходил. У него просто планка падала и тогда, сжав кулаки, он бросался на обидчика, не беря во внимание, слаб тот или силён. Я это знал и специально подлил масла в огонь.

— Глупый маленький Царёк.

Пока тот, как перевёрнутый жук, размахивал руками и ногами, я проверил расстановку сил. Ну конечно, это был тот самый день. На столе стояла почти допитая бутылка «Русской», три стакана, чёрный хлеб и пустая банка дефицитных шпрот. Мой сосед Сашка Литвинов самородок и золотая голова с третьего курса сидел тут же за столом, уронив голову на сложенные руки.

Пить ему было нельзя, но Царёк его в тот вечер напоил до полного беспамятства. Типа кто кого перепьёт. А почему? Потому что знал, про то, как на Саню действует алкоголь и хотел поглумиться.

Но не просто поглумиться, а на глазах у девушки, которая Сане очень и очень нравилась. Он за ней бегал, как тогда говорили. Девушка эта, вся из себя такая тургеневская, ранимая и нежная, сидела тут же. Она тоже была хорошо подшофе, помада размазана, а тушь, размытая слезами, прочертила на щеках чёрные линии.

— Лен, ты как? — спросил я, и она тихонько завыла.

Руками она судорожно стягивала края белой блузки, прикрывая маленькие грудки, упакованные в серо-розовый кружевной бюзик. Пуговицы на блузке были вырваны с корнем.

Царёк тем временем, вскочил, вытер рукавом кровушку, брызнувшую из носа, и бросился на меня.

— Нет ничего лучше, чем вид окровавленного врага, Царёк, — усмехнулся я и увернулся, пропуская Цесаревича мимо себя.

Он пролетел к двери, а я хорошенько хлопнул его по затылку. Он, разумеется, этого не ожидал и влетел лбом в деревянную дверь, произведя грохот, как от падения