Слуга Государев 2. Наставник - Денис Старый

— Патриарх… Обещался? Вот пусть и поможет мне, — принял я решение, как можно попробовать обойти интригу бояр с рейтарами.

Придётся отдать одно из писем владыке за это. Жалко, но тогда он поймёт, что, оказывая те или иные услуги, может вернуть себе преступный архив. Авось, станет более энергично станет помогать. А там и втянется, что за уши не оттащишь.

Так что поспать мне было не суждено. Ничего, должен же когда-то закончиться этот цейтнот. Потом отоспимся. Иногда нет никакого смысла ложиться спать, когда уже время явно перевалило за полночь. Я пошёл на свой наблюдательный пункт.

Как минимум, чтобы своими глазами увидеть, как боевой монах, посланный патриархом, удаляется прочь — туда, где, по всем данным, должны находиться рейтарские полки.

Монах-то был с моим посланием. С пламенной речью, которую я бы должен был сам произнести перед рейтарами. Но даже если они просто прочитают те слова, то должны проникнуться.

Нас утро встречало рассветом… А еще и штурмом. Кульминация бунта была близка.

— Бабах! — уже в который раз прозвучал выстрел из пушки, установленной напротив Боровицких ворот Кремля.

— Бам! — ударила та ядром по самим воротам.

А вот это нам уже было не нужно. Восемь выстрелов до того или пришлись по стене, или вовсе вспахивали брусчатку возле ворот. А сейчас бунтовщики попали. Значит, не стоит исключать, что попадут и в следующий раз. Пристрелялись, паразиты.

— Всеми пушками — пали! — отдал я приказ.

«Всеми»? Это я лихо обозначил всего лишь две пушки, что были в нашем распоряжении на этих воротах.

— Бабах! — почти одновременно выстрелили орудия.

С первого же залпа мы накрываем одну из осадных пушек противника. Долго же мы терпели эти обстрелы! Полчаса громыхала эта пушка и ещё соседняя. Мы не отвечали. Так, только могли изредка выстрелить из ружья.

И бунтовщики поверили, что здесь им ничего не угрожает — и можно подтянуть оружие поближе, чтобы бить практически вплотную. По сути, этого мы и ждали. А две крепостные пушки были пристреляны, ещё когда осуществлялись дерзкие вылазки для ограбления усадеб.

— Любо! — прорычал стоящий рядом со мной Гора.

Действительно, получилось очень неплохо. И теперь противник вновь в замешательстве, где же ему совершать основной удар. Возле Спасских ворот атаковать Кремль неудобно. Там рядом собор Василия Блаженного. И он в значительной степени затрудняет возможные штурмовые действия.

Так что наилучшим вариантом были Боровицкие ворота. Сюда бунтовщики и подтянули орудия. А гляди-ка, и здесь им никто красную дорожку не стелет.

— Пойдём! — сказал я Горе, а после, будто бы вспомнив, отдал ещё приказ сотнику Алексею Драбатому: — Пушки нынче же оттащите на середину от Спасских ворот.

— Будет сделано, полковник, — с улыбкой радости на устах сказал Алексей Матвеевич.

Все радовались, как будто бы уже победили. А я не разделял всеобщего ликования. Причём мои мысли поглощало не то, чем закончится вяло идущий штурм, а чем закончится вся эта история для меня. Да и противник был настроен явно серьезно. Бой будет трудным, во всему видно. Да и чуйка моя…

Глава 14

Москва

14 мая 1682 года

Перед самым началом штурма посланный патриархом человек вернулся. Полковники рейтарских полков, сказал он, поцеловали крест и даже написали свои имена на бумаге. Они соглашались подчиниться некому полковнику Стрельчину, наставнику государя.

Будем надеяться, что в этом времени крестоцелование, особенно по личной просьбе Патриарха, ещё что-то да значит. По крайней мере, уговор был таким, что как только в воздух взметнутся стрелы с разноцветными ленточками, рейтары начинают входить в город.

Более того, в той бумаге, что я передавал полковникам, отдельно написал: дескать, бунтовщики — ещё те хитрованы и могут от чьего-нибудь лица попробовать отдать приказ рейтарам.

Так что конным стрелкам стоило бы обращать внимание именно на те сигналы, что исходят из Кремля. Отрядить людей, которые смогут даже без подзорной трубы в затаённом месте наблюдать за Кремлём, не представляется сложным.

Уж не знаю, переиграл ли я бояр, но то, что у них гладко задуманное не пройдёт, — уже факт. Да и не думаю, что полковники рейтар так уж заинтересованы меня скинуть. Да они и вовсе не знают, кто я такой. Может быть, думают, что кто-то из ставленников боярских. Но раз крест поцеловали, клятвы дали… Да и не преступник я, чтобы меня арестовывать.

А когда будет победа в наших руках, так и вовсе будет очень опасно возводить напраслину на меня.

— Как мыслишь, отчего бунтовщики столь медленно идут? — спросил меня Григорий Григорьевич Ромодановский.

— Только единое: у них был расчёт на то, что ворота проломят, — отвечал я воеводе.

Не то чтобы Ромодановский ходил за мной хвостиком. Но оказывался почти всегда там, где был и я. И нет, меня это нисколько не раздражало, напротив. Видел я тут и Языкова, и Матвеева — на стене.

Однако получалось так, что я по сию пору словно бы прикрывался авторитетом военачальника Ромодановского. А он, словно своего ученика, постоянно тестировал меня, то и дело задавал вопросы. Но стоит отдать ему должное, в неуместное время Григорий Григорьевич ко мне не лез.

— Отбей сей приступ, и я буду на твоей стороне! — сказал тихо, почти что прошептал Ромодановский.

Он похлопал меня по плечу. Я и это стерпел. Не очень приятно такое панибратское отношение. Между тем я же видел, что Григорий Григорьевич решил сделать ставку на меня. Можно и простить его за отношение как с подчинённым.

Не сильно ли я всё-таки берега путаю? Подчинённый ведь я и есть. Правда, всё равно хотелось бы в ответ похлопать. Хорошенько так приложиться к мощному плечу воеводы. Ну ничего, всё будет.

— Идут! С лестницами идут! — закричали рядом, со стены.

Я тут же взял подзорную трубу, отчего-то единственную в Кремле, и взглянул в сторону Китай-города. Так и есть. Китайгородские ворота открылись, и оттуда посыпались бунтовщики.

Они пока не шли на приступ — они выстраивались вдоль стены. И не было ещё ясно, где будет нанесён главный удар. Или же я неправильно оценил силы противника, и они решили штурмовать Кремль со всех сторон, где это только можно.

— Всем молчать! — приказал я.

Приказа послушались все. Даже Матвеев, который стоял чуть в стороне и