Выбор - Мария Андреевна Чащина

пробилось первое желание — желание рисовать. Передо мной на столе лежал белый лист. В поисках темы для рисунка привычно заглянул в себя и уже не удивился тому, что увидел: холод и темнота арктической ночи, снежная пустыня, похоронившая мои чувства и надежды. Здесь не было полярного сияния — лишь тьма и пустота. С моим воображением и умением художника я мог бы легко изобразить это. Но почему-то начал рисовать совсем иное. Плавно струящиеся потоки крови. Глаза — такие родные и такие умоляющие глаза. Один за одним из моей вселенной исчезали цвета. Они оставались лишь на холсте. Почему нет сожаления и слёз? Наркотик. Теперь я буду привязан к нему всю жизнь. Я постараюсь сделать так, чтобы долгой она не была. Руки бездумно, сами выводили чудовищную картину, убившую мой разум. Холод и мрак… их никто никогда не увидит. Никто не узнает. Мама, бедная мама, теперь ты осталась одна… это было важно когда-то. Но теперь не трогало заледеневшую душу. Что? Земля? Где это? Неважно. Ликвидатором? Могу и ликвидатором, раз уж так надо. Хорошо, только закончу рисунок. Скажите, почему я беру его с собой? Разве это имеет значение? Видимо, имеет…

Я лечу на неизвестную мне планету по имени Земля. Там теперь будет мой дом? Ошибаетесь. Там будет моя могила.

Я проснулся рывком, словно вылетел из сна в явь. Провёл ладонью по лицу, оно оказалось влажным от слёз. А я думал, что разучился плакать. Во имя Создателя, как я мог забыть эту боль, эти мучения? Рана не зажила, просто затянулась, но под кожей образовался гнойник, медленно заражающий кровь. Теперь, наяву, охватившие меня во сне чувства постепенно отступали. Но я понял, что действительно ничего не забыл, не смог забыть! Моё кажущееся спокойствие — лишь эффект препаратов, ничего более. Прошло уже тридцать лет, а боль не стала меньше. Я должен найти цель, которая оправдает моё существование в моих собственных глазах, или всё-таки обнаружить брешь в опутавшей меня сети запретов и умереть.

Кто-то звонил в дверь. Наверное, Анриль. Кажется, вчера я опозорился, и теперь она будет меня ругать. Пусть ругает. Её слова — ничто в сравнении с той болью, которую мне причинил этот сон. На этот раз я, пожалуй, ради разнообразия даже не буду оправдываться. Пусть порадуется, подумает, что я усвоил урок.

Сразу открыть дверь посетителю я не смог. Сначала пришлось долго умываться холодной водой, приходя в себя. Потом одеться и принят наркотик. Теперь я спокоен и могу кого-то выслушать. Но Анриль, если это действительно была она, уже ушла. Я вспомнил, что должен поесть, особенно после вчерашнего истощения. Даже после довольно продолжительного сна я чувствовал себя ослабленным. Больше всего мне хотелось спать, не просыпаясь, дня три. К сожалению, на подобный подвиг я физически не способен. Да и вряд ли мне позволили бы столько спать.

Сон-воспоминание никак не шёл из головы. Сейчас, после наркотика, стало легче, но я не мог расстаться с ощущением, что разум сгорает в огне, мыслей не остаётся, и есть только чувства — отчаяние, ненависть, вина и очень много боли. За эти годы я изменился. Стал холодным, закопал себя в воображаемую могилу. Говорят, время лечит. Но оно не поможет, если отрезаны крылья. Никогда не чувствовал себя настолько сломленным, слабым и жалким, как в этом воспоминании. На самом деле, я остался таким же, как в том сне, просто привык к своему увечью, перестал обращать на него внимание. Приспособился. Я давно не видел здоровых сородичей, я не помню, какие они. Поэтому можно обманывать себя, представлять, что они все искалечены так же, как и я. Конечно, это не так, но кому помешает невинный самообман?

Анриль всё-таки нашла меня и поймала раньше, чем я успел проделать путь от столовой до своих апартаментов.

— Сайринат. Нам нужно поговорить.

— Опять будешь тыкать меня носом в ошибки?

— Ты действительно заслужил. Я могу понять твоё вечное стремление подставиться, но на этот раз ты подставил других.

— Понимаю. Из-за моей ошибки чуть не погибла Лина. И что, мне теперь головой об стену биться от осознания собственной глупости? Прости, не могу. Я ведь не могу причинить себе вред, даже столь незначительный.

— Сайринат, тебе, конечно, безразличны все окружающие, но ты подставляешь тех, кто отвечает за твоё состояние, в том числе меня. Поэтому в моих интересах хотя бы попытаться уговорить тебя не совершать одни и те же рискованные действия.

— Если тебе что-то не нравится, просто поставь ещё один блок на моё подсознание. Кажется, менталисты это умеют.

Несколько наших сослуживцев, бывших в столовой, не обращали внимания на этот диалог. Хотя, возможно, кто-то и прислушивался. То, что вожак гончих после каждого задания полоскала мне мозг, уже давно стало традицией. Я прислонился к стене, ожидая ответа. Настроение со всем соглашаться исчезло напрочь, наоборот, я получал некое удовлетворение от нашего разговора. Я хотел обидеть Анриль, вывести из себя, хоть и знал, что это практически невозможно. Гончие, пока они не оторваны от стаи, отличаются прекрасным самоконтролем. Чтобы вывести из себя одну, надо, по сути, взбесить всю стаю, а эта задача не из лёгких.

— Ты знаешь, что это не так просто, и метод запрещено применять без крайней необходимости. Неужели ты просто не можешь пойти мне навстречу? Тебе не дадут умереть, понимаешь? Незачем подставлять меня из-за того, что тебя заклинило на идее самоубийства.

Если бы не наркотик, из себя вышел бы я. Картины из сна всё ещё стояли перед глазами, да и чёрное отчаяние не спешило меня покидать.

— А ты знаешь, что со мной делает наркотик? Полное бесчувствие, безразличие ко всему. В том числе — к чужим проблемам. Поэтому я не пойду тебе навстречу, а буду поступать так, как считаю нужным сам.

— Лина тебе тоже полностью безразлична? Если бы ты хоть раз послушал меня…

— Можно подумать, она погибла. Да и тебя, Анриль, интересует вовсе не моё благополучие, а то, как бы не получить выговор от координаторов. Или я не прав? Никакого альтруизма, свойственного гончим, чистый эгоизм.

— Я защищаю интересы стаи. Насчёт эгоизма, ты знаешь, я стараюсь говорить на твоём языке. А ты принимаешь в расчёт только себя и свои желания, и никогда — окружающих. Я обязана заботиться о благополучии стаи. А наше благополучие волей координаторов во многом зависит от тебя.

— Как ты верно заметила, я — эгоист. И, пока ты не найдёшь причину, по которой мне будет выгодно тебя