Достоевский. Дело о пропавшем наследнике - Александр Бертич

– Это не самый простой вопрос, – сказал неузнанный Алексей. – Зовите меня… э-э… Лексус.

– Красивое латинское имя, – легко согласился Достоевский. – Кстати, что у тебя с головой, Лексус?

– Вот меня все время об этом спрашивают, лет с тринадцати, – парень поправил бандану и рассмеялся. – Особенно мой папаша. С моей головой все в порядке. Неудачно сходил на концерт. Получил легкое сотрясение мозга. Поэтому пока что не могу сам ездить на мотике, и это печально.

– Любишь мотоциклы?

– Люблю свободу.

– О-о, – диджей расплылся в улыбке. – И поэтому за тобой гоняется полиция?

– А разве бывает иначе?

Граф сделал вид, что задумался.

– Если соблюдать законы, то останешься на свободе, – сказал он. – Тут же все просто. Или нет?

– Свобода – это когда сам пишешь законы для всех остальных.

– И у кого же из нас есть такое право? – прищурился Достоевский. – Разве что, как говорится, у сильных мира сего!

– Поэтому надо стать сильным, – отвечал самозваный Лексус. – Тут одно из двух. Либо решаешь ты, либо решают за тебя. Это главный выбор. Как говорилось уже не помню где: тварь я дрожащая или право имею?

Достоевский улыбнулся загадочно:

– Да, я помню этот старый текст. Кстати, в том романе было два героя: Родион и Сонечка. По удивительному совпадению, именно так зовут наших юных сыщиков! Давайте-ка спросим у них: согласны ли они с позицией нашего гостя? Начнем с Родиона, талантливого поэта и просто милейшего парня. Кажется, ему есть что сказать. Видите, как он ерзает в своем кресле?

Родик смутился. Раскрыл рот и снова закрыл. Но Волчок у него в ногах ободряюще тявкнул, и он решился.

– Что до меня, – сказал он, – то я уже был тварью дрожащей. Так себе удовольствие. Домохозяин чуть на улицу не выгнал за неуплату. А потом… потом все изменилось. Нам открыли неограниченный кредит на что хочешь. Не буду говорить, за что, это секрет, – спохватился он. – Только теперь я точно знаю: жить можно очень по-разному. Зависит от того, повезло тебе или нет. Ты никогда не почувствуешь разницу, пока не попробуешь. А когда попробуешь, то быть неудачником больше не хочется. Лучше сразу подохнуть.

– Хорошо тебе, – цесаревич посмотрел на Родика сквозь очки. – У тебя все ясно. А бывает наоборот: и денег полно, и вообще все есть, и мотик самый лучший тебе подарили, а чувствуешь себя как полный обсос… ну, это я не про себя… про одного знакомого.

– Конечно, конечно, – потер ладошки Достоевский. – А что скажет наша гордая юная девица?

– Тут и говорить нечего, – отозвалась Сонечка, вздернув носик. – Все так и есть. Нам в Смольном что в головы вдалбливали с утра до вечера? Главное – хорошо учиться и вести себя прилично, чтобы потом богатого мужа найти. У меня эти наставления вот где сидят… – Она сделала соответствующий жест. – Всегда хотела сбежать оттуда. Вот и сбежала. Муж богатый пусть других дурочек ищет. А я сама смогу себя обеспечить. Это мой выбор.

– Слыхали? – Достоевский сытно расхохотался. – Вот такие у нас сегодня гости! Решительные! Бескомпромиссные! Ну что, дорогой мой Лексус? Взял бы ты ребят к себе в банду?

– С удовольствием, – ответил Алексей то ли в шутку, то ли всерьез.

– А вот и нет! Я их не отдам. Такие сотрудники мне самому нужны. Как мастерски они провели расследование! Как бесстрашно шли по следу! Правильнее сказать, летели на серебристом дирижабле!

Родион с Соней начали уставать от этой трескотни. Но диджей Федор прекрасно чувствовал ритм программы. Он резко остановился и заговорил совсем другим голосом – медленно и внятно:

– Они летели-летели и прилетели. Задание выполнено. Преступник, которого ищет вся полиция города, сам пришел к нам. Бежать ему некуда. Группа захвата ждет внизу. Осталось надеть на него наручники, не так ли? Его арестуют, и город вздохнет с облегчением.

Алекс не проронил ни слова. Стиснул зубы.

Где-то далеко, за стенами студии, и в самом деле выли полицейские сирены. Наверно, этот вой уже пролез в эфир, потому что у режиссера был озабоченный вид.

– Это была неплохая операция, – сказал Достоевский. – И заплатили нам неплохо. Кто-то скажет, так поступать некрасиво. Красота спасет мир, это чертовски верно. Но у красоты тоже есть свой ценник. Разве нет?

Достоевский смотрел прямо в камеру. Сонечка заметила капли пота у него на висках.

– Есть, правда, и еще кое-что. Может быть, совесть. А может, жалость. Что-то такое пишут в метапринтах про слезинку ребенка, помните? Вчера я это точно понял. Это не очень правильно, когда мальчик уходит из дома. И когда отец объявляет его врагом Империи. Собирает гостей и делает вид, что никакого сына у него нет. Алексей… скажи, что ты хотел сказать.

Все это время Алекс сидел, не двигаясь. Но сейчас снял черные очки и отбросил в сторону. Сорвал дурацкую бандану с черепами и пригладил густые волосы, что выбивались из-под повязки. Миллионы зрителей мгновенно поняли, кто он. Узнали его и оторопели.

Глаза цесаревича предательски блестели. Но он не плакал. Изо всех сил старался удержаться, и у него получилось.

– Я хотел сказать… спасибо за приглашение. Да, меня зовут Алексей. Мой отец – император, а я его наследник. Ну да, он считает, что я его враг. Что я его ненавижу. Пусть думает как хочет. Это ничего не изменит. Я никогда не вернусь. Это не я предатель, а он. И он знает, про что я говорю… или про кого, – тут он помотал головой, как строптивый конь. – Так вот, мне всё это надоело. Я сам стану… как вы говорите… сильным мира сего. Как многие знают, мне уже шестнадцать. Самое время начинать. Слушайте все: я объявляю ему войну.

Достоевский приложил палец к губам. Но цесаревича было трудно сдержать.

– Да, у нас есть сила, – горячо говорил он. – И она растет. Вы говорите – мы хулиганы? Ага. Так и есть. Потому что на войне все средства хороши. А когда мы победим, я сам буду управлять Империей. Устанавливать законы. Папа, ты слышишь? Лучше отойди в сторону.

Зрителям было видно, как сжались его кулаки – так, что даже костяшки пальцев побелели.

– Император Петр Павлович, ты низложен, – объявил наследник. – Мария-Луиза, ты так и не станешь императрицей. Сестрички, не обижайтесь, но я не могу по-другому. Все остальные, запомните этот день… и министры, и военные, и полицейские. Отныне Империя подчиняется мне. Это сейчас было официальное заявление.

– Они тебя арестуют, – тихо