Как высоко мы поднимемся в темноте - Секвойя Нагамацу

– Такой пункт назначения отсутствует.

– Блин, ну тогда гони на Хаф Мун Бэй, – ехать туда просто и достаточно долго, чтобы я успела прослушать весь альбом. – Включи Сид Мэттерс «Призрак минувших дней».

Проехав мимо выстроившихся вдоль похоронных отелей больничных фургонов, мы выруливаем на шоссе. Какой-то бездомный с картонным плакатом предупреждает, что конец света близок. Наверное, давно нужно было к нему прислушаться. Пишу Лэрду: «Не спишь? Мы остановились на букве С». Он, наверное, уже отрубился или глючит под морфином. Через час, когда я уже могу расслышать, как бьются о берег волны, приходит ответ: «Ясное дело, Сантана. А кто еще?»

– Вы прибыли к месту назначения, – объявляет машина.

– Класс! А теперь давай назад. К больнице «Сан Хосе».

Я думала, что застану в больнице Орли, но Лэрд один, смотрит старое ночное ток-шоу. Он берет со столика у кровати губную гармошку и начинает вяло наигрывать мелодию. Ужин стоит нетронутый, а сам он сидит на судне, согнув укрытые простыней ноги, будто рожает.

– Позвать кого-нибудь? – спрашиваю я, замерев в дверях.

– Я уже нажимал кнопку. Иногда они не сразу приходят.

– Давай я помогу?

– Не хочу, чтобы ты меня таким видела.

– Когда ты умрешь, я вообще руки в тебя совать буду, – возражаю я.

– Ну если так, – смеется он.

Через минуту мимо меня проносится медсестра. Она помогает Лэрду, а я отворачиваюсь. Слезая с судна, он стонет. Она спрашивает, как он оценивает уровень боли, и Лэрд отвечает – три. Медсестра, не сказав ни слова, выходит.

– Что ж, я терпеливый парень, – замечает Лэрд.

Я сажусь на край его койки, беру со столика салфетку и стираю с его лба капли пота. По телеку рассказывают, что случайный прохожий на Винус-бич снял на телефон, как в океан упал переливающийся сигарообразный объект.

– Ого! Ни фига себе! – Лэрд делает погромче.

– Давай погуляем, – предлагаю я. – На улице не такая уж и жара. Может, от нормальной еды у тебя аппетит разыграется лучше, чем от этих помоев.

Ночью возле кафетерия работает киоск самообслуживания, мы берем резиновых жареных кальмаров, крекеры-рыбки, вчерашний вишневый пирог, а во дворе находим стол для пикника. Лэрд включает «Смэшинг пампкинз». Потом я прошу поставить «Сьюкси энд зе бэншиз». Мы смотрим на звезды.

– Ты пирог не съел, просто по тарелке размазал, – говорю я.

– Глотать трудно. Но вкус еды мне все еще нравится, – объясняет он.

– Боишься? – спрашиваю я.

– Да не особо. Люди боятся боли, боятся, что их смерть ранит родных и близких, а мне давным-давно уже больно. Ну и Орли рано или поздно справится.

– А как насчет всего того, что ты хотел сделать в жизни?

– Тут да, херово, – соглашается он. – Не страну врать, мне хотелось кем-то стать, влюбиться, помочь тебе найти лекарство в память о матери. Но, понимаешь, я же не один такой. Нас много, и от этого мне легче. Я прожил тридцать два года. А многим и этого не досталось.

Я беру Лэрда за руку. Она невероятно мягкая, будто все кости резиновые. Он смотрит на меня, потом снова переводит взгляд на небо.

– В детстве я бредил космосом. Хотел изучать звезды, но с математикой у меня все было сложно, – все так же глядя в небо, Лэрд сжимает мою руку и поглаживает ее большим пальцем. – Вот было бы классно, если бы эта фигня, что упала в океан, оказалась из другого мира. Ты веришь в такое?

– Думаю, это не исключено, – пытаюсь отыскать на небе большой и малый ковши. – Слишком уж космос огромный, чтобы мы были в нем одни.

– А вдруг сейчас на другой планете или на Луне два существа задаются теми же вопросами?

– Я буду скучать по тебе, – наклонившись через стол, я целую его в губы. Для дружеского поцелуй слишком долгий, для страстного слишком нежный и спокойный. – Как жаль, что мы не встретились при других обстоятельствах.

Пару минут Лэрд молча забрасывает в рот крекеры. Интересно, он когда-нибудь воображал, что у нас будут такие моменты близости? Наконец, он вытаскивает айпод и начинает листать список песен.

– The Strokes?

– Пойдет.

– Я тоже буду по тебе скучать.

Через три дня Орли приходит в лабораторию с коробкой от «Чиа-пэт»[4] и сообщает, что ночью Лэрд умер. А мы вечером собирались встретиться, я заказала столик в моем любимом итальянском ресторане. Орли говорит так, будто репетировала речь все утро и взорвется, если хоть на йоту отклонится от плана. Я представляю, как Лэрд лежит ночью в своей кровати, закрывает глаза и проваливается в сон. Не хочу признавать, что мне больно. Воображаю, каково было бы жить с ним, а не отчаянно пытаться выстроить что-то с Татсу. Последний раз мы с ним до семи утра слушали Talking Heads, Лэрд почти все время молчал. Я несколько раз спросила, может, хватит? И уточнила, оставить ли музыку, когда он уснет? А он сказал, что в последний раз чувствовал вкус еды, когда ел картошку фри, а последним своим относительно здоровым выходом в свет считает поход в магазин комиксов. Мы еще посмеялись, какой он лузер – настоящий эксперт по Magic: The Gathering, «Звездному пути» и «Супермену».

– Мы устраиваем поминки, – Орли пишет мне, где и когда пройдет церемония, а потом вручает коробку. – Он просил передать это тебе.

– Спасибо. Мне так жаль. Может быть, я могу?..

Я не успеваю ни обнять ее, ни предложить кофе, ни рассказать о себе, после чего, возможно, она увидит во мне не только идейного ученого, но человека, которому правда нравился ее брат, – она просто разворачивается и убегает прочь по коридору. Склонившись над столом, нахожу в телефоне плейлист под названием «Самые грустные песни в мире». «Всем бывает больно» R.E.M. начинает играть ровно в тот момент, когда начальник трогает меня за руку.

– Обри, мне сказали про Лэрда, – он сжимает мое плечо. Коллеги делают вид, что заняты своими делами, а сами то и дело косятся на нас. – Возьми сегодня выходной.

– Спасибо.

Умывшись в ванной, я поскорее бегу к выходу, пока никто не попытался неловко высказать мне соболезнования.

Дома в спешке, пока не вернулся Татсу, открываю коробку. У нас сегодня назначено то, что он называет «свидание». На деле же мы просто будем есть паршивую тайскую еду со странной шкалой остроты – в итоге лапша всегда оказывается либо слишком острой, либо слишком пресной. Усевшись на унитаз, на всякий случай запираю дверь в туалет. Не хочу, чтобы Татсу видел, как мое лицо искажает горе, уродливый первобытный крик. Не