Как высоко мы поднимемся в темноте - Секвойя Нагамацу

Между нами возникла даже не близость, а нечто большее.

Оглядывая поле, Орли одной рукой держится за заборчик, а другой зажимает себе нос. Я обнимаю ее рукой за плечи, надеясь заманить внутрь. Взгляд у нее словно лазер – сначала она сверлит им трупы, потом – холмики неглубоких могил.

– Если он это сделает, – начинает Орли, – если я позволю ему это сделать, ты станешь ему писать?

– Стану.

Орли кивает, на мгновение разжимает нос и тут же начинает задыхаться. Опускается на землю. Ее тошнит чем-то вроде салата, а я придерживаю ей волосы.

– Извини, – ее опять выворачивает.

– Многие еще хуже держатся, – заверяю я. Иногда даже страшно, что мне это место кажется совершенно нормальным. – Давай чуть-чуть отойдем.

Я отвожу Орли подальше от забора – от самого неприятного зрелища.

– Пахнет не так уж ужасно, – замечает она.

– Пойдем лучше внутрь? – предлагаю я.

Орли качает головой. Мы долго стоим в поле, солнце заходит, и тени от тел удлиняются. Стоит тишина, только мясные мухи жужжат, не умолкая.

Через две недели Лэрд прекращает пить лекарства, чтобы, как он выражается, «умереть на своих условиях». Времени ему осталось немного, но он хочет нарушить запреты врачей и поехать в путешествие. Говорит, люминесцентные лампы сломят его волю к жизни быстрее, чем вирус. Проходит пара дней без лечения, и я замечаю, что Лэрд стал куда более вялым и заторможенным. Я будто говорю с ним в замедленном режиме, в нем же проигрываются песни, которые мы слушаем.

– Ты уверен? – спрашиваю я.

Орли с медсестрой помогают ему сесть в инвалидное кресло. Он хочет отправиться в город-призрак, до которого ехать несколько часов.

– Можем в музей сходить или в зоопарк.

– Жить я все равно не могу, так зачем оттягивать неизбежное?

Медсестра дает нам телефон ближайшей больницы где-то за пределами Йосемити и напоминает Лэрду, что ему нельзя сильно напрягаться.

На прокатной «субару» мы выезжаем из цивилизации и по дороге продолжаем алфавитный ритуал. Поём «Богемскую рапсодию», в зеркало заднего вида я вижу, что Орли сидит, уткнувшись лбом в стекло. У нее, наверно, в ушах звенит, но все равно она улыбается. Я рада, что смогла подарить ей время с братом. Будет жаль, если наши песни быстро кончатся, и мы включаем радио, однако поймать удается только одну станцию, где в прямом эфире орут проповедники, утверждая, что изменение климата – ложь или наказание за наши грехи. Когда мы едем по бескрайней пустыне, я чувствую, что Лэрд смотрит на меня. Пару раз мне удается его подловить. И он делает вид, будто выглядывает какую-то точку на горизонте.

– Можешь рассказать, что со мной будет? – внезапно спрашивает он.

– Точно хочешь знать?

– Почему бы и нет? К тому же радио все равно накрылось.

– В первые двадцать четыре часа, чуть раньше или чуть позже, в зависимости от температуры, произойдет полное трупное окоченение. Черты лица сгладятся. Кожа тела станет сине-зеленого оттенка.

– Можешь говорить «твоего тела», – разрешает он.

Мы проезжаем мимо старинного сарая, заброшенного вишневого сада, плаката «Последний шанс провести газ», а затем за окном мелькают только выжженные солнцем холмы.

– Может, поговорим о чем-нибудь другом? – предлагаю я.

– Пожалуйста, я хочу знать.

Я вижу, что Лэрд устал. И хочет, чтобы я ответила на его вопросы.

– Твое тело начнет издавать запах гниющего мяса.

– Давай музыку включим, – предлагает он.

– Снова Queen?

– Может, Queens of the Stone Age? А дальше что?

До Государственного исторического парка Боди мы добираемся к полудню. На земляной парковке против города-призрака, кроме нашей, стоит еще только одна машина. Лэрд выходит из автомобиля и фотографирует пастбище, заваленное грузовиками начала двадцатого века.

– Ты знаешь, что люди жили тут аж до сороковых годов, пока золотые и серебряные рудники не закрыли? – спрашивает он, пока я раскладываю его инвалидное кресло.

Сначала мы отправляемся в главный музей, рассматриваем старинные бутылки от тоника, масляные фонари и мешки, в которых когда-то хранили зерно и муку. Возле кассы лежат коробочки для пуль, стоит манекен в ковбойской шляпе. В стеклянных витринах выставлены фотографии городка в пору его расцвета.

– Воу-воу, Нелли, – приговаривает Лэрд, а я вожу его в каталке от одного стенда к другому. – Давай-ка повнимательнее посмотрим.

Мы останавливаемся перед висящей на стене выгоревшей вырезкой из «Рено Газетт» о последних городских жителях – мужчине, который застрелил свою жену, а потом, в свою очередь, погиб от пуль трех других мужчин. Потом гид учит нас мыть золото, и мы находим в стеклянном флаконе сверкающие крошки. Едим сэндвичи с заправки на скамье старой церкви и гуляем по территории давно не существующего китайского квартала. Я как раз собираюсь осмотреть кладбище, когда, оглянувшись, вижу, что Лэрд спит в своем кресле.

– Хочешь домой?

Вздрогнув, он просыпается и выпрямляет спину.

– Я отлично развлекаюсь, разве не видишь?

Лэрд достает губную гармошку, которую, наверное, купил специально для этой поездки, и начинает неуверенно наигрывать «Я работал на железной дороге».

В тот же вечер мы возвращаемся в цивилизацию. Я подбрасываю Лэрда до больницы. Хочется скорее в душ, смыть с себя пот и Старый Запад. Я разуваюсь в гостиной, и тут звонит Татсу.

– Привет! Мы с ребятами с работы идем в «Экстрим Вингз», – говорит он.

Судя по голосу, он выпил. Пьяный он всегда превращается в малолетнего серфера, пышущего энергией и бравадой.

– Ты тоже должна пойти!

Очень хочется отказаться, но Татсу так редко выходит в люди. Заглянув в календарь в телефоне, вижу все свидания, ужины и походы в кино, которые отменила за последние месяцы.

– Ладно, только не на всю ночь, – говорю я. – Выпьем по стаканчику, закусим и все.

Два Лонг-Айленда спустя я наблюдаю, как Татсу заискивает перед своими более молодыми коллегами. Им всем слегка за двадцать, и они не особенно верят его историям про борьбу с чумой в первые годы пандемии и всех экзотических женщин, с которыми ему довелось встречаться. Один из них косится на меня.

– Тебе нормально это слушать?

– Все о'кей, – отмахиваюсь я. – Он просто болтает.

Народ хохочет.

Татсу притягивает меня к себе, и я, принимая правила игры, целую его, словно у нас отношения мечты.

Ребята заказывают еще кувшин вина. А мне, видимо, пора уходить.

Запускаю в машине автопилот и откидываю сидение. Через окно видно, как Татсу смеется с коллегами. Интересно, он прикидывается или на самом деле счастлив?

– Пожалуйста, введите пункт назначения, – говорит машина женским голосом с британским акцентом.