Как высоко мы поднимемся в темноте - Секвойя Нагамацу

механический звук «вррр-вррр-вррр». Глаза у него загораются, но камеры, похоже, не работают, потому что он натыкается на стены, а когда мы зовем его, идет в противоположную сторону. На прошлой неделе я решил, что он окончательно сломался. Мы несколько часов его заряжали. На всех форумах пишут, что вы лучший. Знаю, вы говорите, что все изменилось, что вы уже не всегда можете помочь, но вдруг есть хотя бы крошечный шанс… Мы заплатим, сколько скажете. Пожалуйста, помогите нам! Моему сыну так мало осталось. Он уже с трудом дышит. Врачи говорят, все закончится в ближайшие месяцы. А ведь Самсон – его часть. Когда он работал, казалось, что сын тоже может прыгать и играть. Мы просто хотим, чтобы наш мальчик был со своей собакой до конца.

В письмо вложена фотография Самсона с мальчиком. Ребенок весь в проводах и трубках. Такой бледный, что вены просвечивают сквозь кожу. Я вытаскиваю пса из коробки, стряхиваю упаковочный материал и слышу, как внутри что-то тарахтит. Скорее всего, пес мертв по прибытии. Бедный мальчик! Вскрываю Самсона, убеждаюсь, что с самого начала был прав, и начинаю писать ответ владельцу: «С прискорбием сообщаю…» Потом представляю себе, как мальчик лежит в постели, ждет, надеется, а может, он уже в коме, в какой-нибудь забитой чумными палате. Думаю о его отце, который готов потратить несколько месячных зарплат на новый гаджет для сына, вот только он никогда не заменит эту собаку. Из сострадания вкладываю в коробку к Самсону подушку и стараюсь привести его в порядок хотя бы внешне. Я как раз готовлю упаковочные материалы, чтобы отправить собаку обратно, когда в комнату входит Аки и видит коробку с пуделем.

– Я просил не присылать мне этого пса, – объясняю я. – Тут уже ничем не поможешь.

– Ты должен обновить сайт и сказать людям правду, – отвечает сын. – В последнее время ты только открываешь посылки, качаешь головой и отправляешь их обратно. Это бессмысленно. Может, пришло время найти нормальную работу?

К щекам приливает кровь, хочется отвесить ему подзатыльник, поставить на место, даже если формально он прав. Я все еще цепляюсь за веру, что могу чем-то помочь собакам и их владельцам. Аки выходит в другую комнату и начинает играть на сямисэне. Вскоре я слышу, как голос моей жены поет песню ее любимого исполнителя Кейко Фуджи. Я уже начал переносить артефакты с голосом жены на цифровой проигрыватель на случай неминуемой кончины Голливуда. Хоть и понимаю, что как прежде уже не будет. Аяно ведь пела Голливуду в ушки. Аки играет, а я сажусь с ним рядом. Он вскакивает, говорит, ему нужно больше личного пространства. Тогда я двигаюсь к краю дивана. Сын наблюдает за мной, а потом снова начинает играть. Временами голос жены заглушают помехи или другие мелодии из памяти Голливуда. Но сын не перестает играть, пока Аяно не находит дорогу обратно. Вот так мы обычно и проводим вечера: я готовлю ужин, Аки вместе с Голливудом устраивают концерт, а остаток вечера я в одиночестве сижу в мастерской и думаю, сколько еще времени должно пройти, прежде чем мы сможем двинуться дальше.

– Я так сильно по ней скучаю, – говорю я.

Даже удивительно, что я позволил себе такое сказать. Порвал шаблон, который мы создали вместе с сыном. Рука Аки замирает. Он смотрит в пол. Я вижу, как капают его слезы, оставляя темные следы на татами. Придвигаюсь к нему ближе. Он отшатывается и убирает сямисэн в футляр. Я никогда особо не любил обниматься. Просто в моей семье у мужчин это было как-то не принято, но сейчас мне хочется обнять сына. Хочется услышать, как его сердце бьется мне в грудь, ощутить его слезу на своем плече. Хочется установить связь с единственной оставшейся у меня частичкой жены.

– Ну хватит, – говорит он. – Я устал.

В день церемонии на улице жарко, но не слишком влажно, мои бывшие клиенты поддерживают друг друга и рассказывают истории про своих любимцев. Я организовал небольшой пикник – купил в магазине сэндвичи и разложил их на пластиковом подносе вместе с фруктами. Как раз собираюсь уйти в дом и дать им побыть наедине друг с другом, но тут они приглашают меня и Аки к ним присоединиться.

– Вы один из нас, – говорят они. – В каком-то смысле это были и ваши собаки.

Один из клиентов указывает на Голливуда, который сидит на коленях у Аки. Сын просит пса поздороваться. Но тот вместе этого начинает задавать математические задачки. Светодиодные глаза мигают. Гости смотрят на нас с жалостью. Наверное, начинают понимать, что раз уж я собственную собаку починить не могу, надежды совсем не осталось.

– Такой забавный малыш, – говорю я.

Аки гладит пса, а тот вдруг заговаривает голосом жены, и мы узнаем, какие надежды она возлагала на сына.

– Учись прилежно. Поступи в колледж. Найди девушку, с которой ты будешь счастлив и которая будет хорошо относиться к твоей семье. Побывай во всех тех местах, куда я так и не успела съездить.

Аки лихорадочно жмет на все сенсоры Голливуда, пытаясь выключить запись. Наконец, пес замолкает, а потом снова начинает задавать вопросы из области алгебры.

– Извините, – Аки встает и уносит Голливуда.

Хочется броситься за ним, но я не представляю, что сказать.

Обычно после церемоний мы едем в Чибу на высотное кладбище, расположенное поблизости от Токио. Аяно покоится там в урне № 25679В. Прибрав за гостями, я иду к Аки. Он лежит в кровати, обнимая Голливуда. А того как раз накрыл очередной припадок – он то начинает танцевать, то играть сразу несколько мелодий вперемешку. В глазах намертво застыл прогноз погоды.

– Давно это с ним? – спрашиваю я.

– Пару минут.

Припадки длятся недолго, зато повторяться стали все чаще и чаще. Аки раскачивается взад-вперед, как будто надеется этим успокоить пса.

– Ты не пытался покопаться в его программе? – спрашиваю я. – Иногда после этого припадки проходят.

Аки качает головой:

– Танцуй, голос, стоп, зарядка.

Голливуд пищит и трясется.

– Танцуй, голос, стоп, зарядка.

Наконец, щенок подгибает лапы и переходит в режим пониженного потребления энергии.

– Не передумал ехать сегодня к маме? – спрашиваю я.

Аки трясет головой, выпрыгивает из постели и начинает рыться в шкафу в поисках рубашки и брюк. Потом хватает Голливуда, и мы идем к станции «Синдзюку», чтобы сесть на скоростной экспресс до погребально-поминального комплекса «Джапан Пост ЛТД».

В поезде мы с Аки молча ждем, когда выйдут еще двое пассажиров, чтобы занять места напротив друг друга. Все одеты в черное, слышен только голос диктора, объявляющего станции на