Курсант Сенька - Дмитрий Ангор

Февраль 1984 года. Бейрут

Утренний туман над Средиземным морем еще не рассеялся, когда первые залпы разорвали тишину февральского рассвета. Доктор Морис Шехаб, директор Национального музея Бейрута, вздрогнул от знакомого свиста снарядов в районе Зеленой линии — ракеты летели с востока.

— Снова друзы обстреливают христианские кварталы, — пробормотал он, поправляя очки и продолжая каталогизировать финикийские амфоры в подвале музея.

Но сегодня что-то было иначе. Обычно перестрелки затихали к полудню, когда бойцы расходились на обед. Сегодня же грохот лишь усиливался. И в половине второго в музей ворвался запыхавшийся Ахмед Фарес, охранник.

— Доктор Шехаб! Ливанские силы отступают! Джумблат прорвал оборону у площади Мучеников!

Морис побледнел — площадь Мучеников находилась всего в четырехстах метрах от музея. Если Прогрессивная социалистическая партия Валида Джумблата действительно прорвала линию обороны христианской милиции «Ливанские силы», музей окажется в самом центре боевых действий.

— Где остальные сотрудники? — спросил директор, натягивая пальто.

— Фатима и Юсеф в хранилище, Надя в библиотеке, а стальные сегодня не пришли.

Автоматные очереди звучали все ближе. За углом же заревел двигатель танка.

— Всех в подвал! Немедленно! — приказал Шехаб. — И вызывай «Красный Крест»!

И к трем часам музей превратился в осажденную крепость. Снаружи слышались крики на арабском и ответные выкрики по-французски. Пули выбивали стекла в окнах второго этажа, где размещалась коллекция римских мозаик.

Фатима Хури, молодой археолог, дрожащими руками пыталась дозвониться в штаб-квартиру ЮНИФИЛ.

— Алло? Это Национальный музей… Да, мы в центре… Нет, выйти не можем! Кругом стреляют!

Так что в четыре тридцать к музею подъехали два белых «Лендровера» с красными крестами. Из первого выскочил бородатый мужчина в голубой каске.

— Я капитан Ларсен, норвежский контингент! Есть раненые?

— Нет, но нам нужна эвакуация! — крикнул Шехаб из-за баррикады из древних саркофагов. — Здесь бесценные артефакты!

— Людей эвакуируем, артефакты — не наша задача! У вас три минуты!

И пока сотрудники музея под прикрытием миротворцев спешно покидали здание, никто не заметил троих мужчин в камуфляже, наблюдавших за происходящим с крыши соседнего дома.

— Видишь, Самир? — прошептал старший, смуглый мужчина со шрамом на щеке. — Музей пуст и охраны нет.

Самир Хаддад, бывший антиквар из Дамаска, кивнул.

— Абу Марван прав — это наш шанс. Швейцарцы заплатят за финикийские саркофаги по миллиону долларов за штуку.

Третий же — молодой парень с автоматом нервно сглотнул.

— А если поймают?

— Кто поймает, Халиль? — усмехнулся Абу Марван. — Ливанские силы отступили, друзы воюют, сирийцы заняты в Шуфе. Кругом хаос — идеальное прикрытие.

Ну а к вечеру бои переместились южнее, к порту. В музее воцарилась зловещая тишина, которую нарушали лишь потрескивание горящих автомобилей на улице и далёкие автоматные очереди.

Около полуночи боковая дверь музея тихо заскрипела. Абу Марван просунул голову внутрь, прислушался, затем махнул рукой товарищам. Все трое были одеты в форму сирийской армии — на случай, если кто-то их заметит.

— Фонари только красные, — прошептал Самир, доставая список на арабском языке. — Здесь всё, что нужно клиентам из Женевы.

Они быстро прошли в главный зал. Лунный свет, проникавший через разбитые окна, освещал величественные финикийские саркофаги, стоявшие вдоль стен.

— Сколько им лет? — Халиль присвистнул.

— Две с половиной тысячи, — ответил Самир, сверяясь со списком. — Этот, с изображением охоты, особенно ценен. Из Сидона, пятый век до нашей эры.

Абу Марван уже осматривал витрины с золотыми украшениями.

— А это что?

— Диадема из Библоса. Клиент из Цюриха готов заплатить два миллиона долларов.

— За эту железяку?

— Этой «железяке» три тысячи лет, Абу Марван. Она старше пирамид.

Работали же они методично, как профессионалы. Сначала мелкие предметы — монеты, украшения, печати. Затем принялись за саркофаги. Халиль оказался сильнее, чем выглядел, — в прошлом он грузил контейнеры в порту.

— Осторожно с мозаикой! — зашипел Самир, когда Абу Марван неаккуратно снимал римское панно со стены. — Она рассыплется!

— Сколько за неё дают?

— Полмиллиона, но только если целая.

А уже к трём утра у чёрного входа музея стоял грузовик с сирийскими номерами. Водитель — коренастый мужчина в военной форме — нервно курил.

— Быстрее, ребята! Через час здесь будет патруль ВСООН.

— Последний саркофаг, Махмуд! — крикнул Абу Марван. — Самый ценный!

Статуя бога Эшмуна, покровителя Сидона, была тяжёлой — почти двести килограммов бронзы и золота. Четверо мужчин с трудом втащили её в кузов грузовика.

— Куда везём? — спросил водитель, заводя мотор.

— Сначала в Дамаск, к Абу Фарису, — ответил Самир, вытирая пот со лба. — Он переправит в Стамбул. А оттуда — самолётом в Швейцарию.

— А если на блокпосту спросят?

— Скажешь — стройматериалы для сирийской базы в Захле. Документы при мне.

И грузовик медленно тронулся по изрытой снарядами улице, огибая воронки и груды битого бетона. В кузове, под грубым брезентом, покоились сокровища, пережившие финикийцев, римлян, крестоносцев и османов — но не сумевшие пережить одну одну ночь из восьмидесятых.

Абу Марван обернулся на темный силуэт музея.

— Жаль, конечно…

— Что жаль? — хрипло спросил Халиль.

— История всё-таки.

Самир усмехнулся в темноте.

— История не кормит, брат. А швейцарские франки кормят.

Грузовик растворился в предрассветной мгле, держа путь к сирийской границе. В опустевшем музее ветер гулял по залам, где ещё вчера покоились свидетельства трёх тысячелетий человеческой цивилизации. А утром, когда канонада окончательно стихла и первым в музей вошёл старый сторож Абу Юсеф. Увиденное же заставило его рухнуть на колени — сокровища Ливана исчезли в хаосе войны, оставив лишь пустые витрины и эхо шагов мародёров в коридорах истории…

* * *

Пашка вернулся с похорон бабушки три дня назад — и словно часть его души осталась там, в промерзлой земле. Он ходил на построения, выполнял команды, отвечал на вопросы преподавателей, но делал всё это как заводной механизм. Лица на нём не было — только пустые глаза и какая-то пугающая отрешённость. Оно и понятно — бабушка заменила ему мать. С младенчества растила, ставила на ноги, была единственным по-настоящему близким человеком в этом мире.

Мы с Колей и Лёхой поддерживали его как могли. В казарме тихонько подкладывали ему свои банки сгущёнки — сам он почти не притрагивался к пище. А во время самоподготовки помогали с конспектами, когда видели, что он просто сидит и