Андрюха, у нас… - Мелалика Невинная

выползать, собирая себя по частям и соскребая со всех слоев мироздания. Я больше не хочу повторения подобного сценария, поэтому мне видится правильным уйти, не дожидаясь катастрофы. Вот как сказать об этом Андрюхе? «Я боюсь, что скоро все закончится, поэтому мне проще отказаться от этого сейчас, а еще у меня обострился синдром самозванца, и я начинаю подозревать, что мое ничтожество раскусят и выгонят взашей»? Да, мы когда-то договаривались обсуждать проблемные моменты словами через рот, но, в конце концов, он мне напарник, а не психоаналитик.

– К Большому дому присматриваешься? – Андрюха легок на помине.

На город опускается ночь. Мы стоим на Воскресенской набережной у Литейного моста, а за нашими спинами – на Литейном проспекте – возвышается административное здание, ставшее с некоторых пор предметом шуток: мол, если у меня и будет личный кабинет, то только там.

– Ты прекрасно знаешь, что не светит мне никакой Большой дом, – сдержанно отвечаю я, хотя отчаянно хочется накричать на напарника. – Мне иногда кажется, на кассе в сетевом супермаркете я буду полезнее.

– Слав, тебя, случайно, не сглазили? – изумляется Андрюха. – Или, может, прокляли?

– Не сглазили и не прокляли.

– Значит, тебе надо в отпуск. Ты в отпуске когда в последний раз был? – Я молчу, а он продолжает: – Тебе обязательно надо в отпуск. Касса в сетевом супермаркете! Это же надо до такого додуматься. Ты о городе подумал? А обо мне? О чем мне сны смотреть и фантазировать?

– Мало ли у нормального мужика тем для снов и фантазий, – хмыкаю я.

– Может, я ненормальный, – фыркает Андрюха. – Ладно, рассказывай, чего сегодня наблюдаем.

– Литейный мост. – Я всеми конечностями хватаюсь за возможность перевести тему. – Легенду про мост-оборотень помнишь?

– Еще бы, – кивает он.

Одно из преданий, связанных с Литейным мостом, гласит, что его построили на месте, где в стародавние времена стоял мост-оборотень, под которым в безлунные ночи появлялся водоворот, затягивавший в себя людей, оказавшихся возле Невы.

– В общем, есть свидетельства, что здесь снова нечисто. Надо бы эту сову разъяснить.

С этими словами я иду к мосту. Андрюха не торопится следом.

– Слав, – окрикивает он меня и говорит без тени шутки: – Если ты уволишься, это будет предательство. Ты всех предашь – себя, меня, Питер…

Я ничего не отвечаю и шагаю на мост. Тот гулко вздрагивает, и с него точно слетает верхний слой. Подо мной расстилается уходящее во мрак прозрачное полотно, через которое видно, как крутятся в воде черные воронки. Вот ты какой – мост-оборотень! Определенно, это злой гений места, сущность, прикидывающаяся мостом и сжившаяся с этим обликом.

– Правду про тебя говорят! – гремит голос моста.

– Да? – усмехаюсь я, мысленно радуясь, что Андрюха остался на набережной. – И что же про меня говорят?

– Что умрешь ты не от холода и голода, не от пули и не от колдовства, а от гордости. В тебе так много гордости, что ты никогда не попросишь о помощи. Предпочтешь уйти и отказаться от всего, даже от жизни своей, но никогда не позовешь на помощь и никогда не признаешь, что тебе плохо. Ты до последнего будешь отталкивать руку того, кто захочет тебе помочь…

– А ты чего хочешь? – перебиваю я.

– Уже ничего. Ты уже тут. Обратного пути у тебя нет. Ты – это достаточная цена, чтобы мне не проявляться пару сотен лет.

– Дешево ты меня оцениваешь, – нарочито смеюсь я. – Наблюдающего можно было оценить дороже. Например, в пару тысяч лет.

– Торгуешься? – хохочет в ответ мост. – Торгуйся, торгуйся. Только правила здесь устанавливаю я. Тут моя власть.

– Если уж продавать себя, то подороже. – Я выпрямляюсь и всматриваюсь во тьму. – Ответь мне, откуда у тебя власть?

– Я здесь с тех пор, когда не было никакого города. Я здесь изначально, от сотворения мира. И имею право забирать столько энергии, сколько мне надо, по праву своего рождения.

– Я не спрашиваю тебя о твоем праве, – как можно жестче и размереннее произношу я. – А спрашиваю, откуда у тебя власть.

– Я имею право!.. – голос моста возмущенно дрожит вместе с самим мостом.

– Я, наблюдающий, заявляю о нарушении. – Я вкладываю в каждое слово максимальную силу. Когда говоришь с древним хтоническим созданием, все произнесенное должно звучать весомо и убедительно. – Ты применяешь право, не имея власти.

– Я имею право… – начинает мост, но потом прозаически бросает: – Я все равно тебя сожру!

Силы начинают меня покидать. Это не образное выражение, а самое что ни на есть реальное ощущение: мной было много вложено в слова, но еще больше вытягивает из меня мост. Он действительно задался целью меня сожрать, оставив лишь оболочку, которую потом смахнет в темные воды Невы, как шелуху от семечек.

– У тебя нет власти надо мной, – уверенно сообщаю я и прикрываю глаза, – а у меня над тобой есть.

Перед моим внутренним взором разворачивается исполинская конструкция города со всеми его уровнями и слоями. Нахожу тот, на котором зародился мост-оборотень, протягиваю руку и касаюсь указательным пальцем его исходной точки. Я понимаю, что могу сейчас схватить эту точку, вырвать и зашвырнуть в неведомое. На это, возможно, уйдет весь оставшийся ресурс, но раз я это вижу, значит, как меня учили, могу с этим справиться.

– Да, у меня есть слабости, – говорю я мосту и накрываю ладонью точку его зарождения, – да, я много чего боюсь, но пока не отрекаюсь от власти, данной мне здесь. Когда отрекусь, тогда и поговорим, а пока – убирайся.

Я сжимаю пальцы, но точка извивается и вырывается у меня из руки. Мост-оборотень изгибается дугой и со всей силы выплевывает меня на другой – настоящий Литейный – мост. Проезжаюсь спиной по асфальту, ударяюсь затылком о перила. Покрытие подо мной вибрирует, в голове стоит звон, а я лежу и понимаю, что сил у меня больше нет. Мне осталась только та самая пустая физическая оболочка. Что ж, усмехаюсь я себе и темному небу надо мной, полежу немного, а потом поползу. Вот это будет представление – наблюдающий, передвигающийся ползком. Спешите видеть, только у нас, только сейчас!

– Слава! Ты как? – рядом со мной опускается Андрюха, подхватывает меня за плечи.

– Нормально, – сквозь гул в голове отвечаю я. – Сейчас полежу, и оно все пройдет… Совсем…

– Слава! – в голосе напарника звучат даже не встревоженные, а истерические ноты. – Слава, не отключайся! Говори со мной!

– Все нормально, – повторяю я и понимаю, с каким трудом дается мне каждое слово. – Все же на кассе такой фигни нет. Карьерный рост, опять же. А здесь что?

– Здесь Питер. Здесь я. Слав, не уходи, пожалуйста! Не оставляй меня!

– Куда я уйду?.. Ты же видишь, я больше никуда не иду…

Физическую оболочку можно просто сбросить, думаю я. Сейчас отряхнусь, и станет легче. Андрюхе я этого, конечно, не говорю.

– Я больше никуда не иду…

Закрываю глаза и проваливаюсь в бездонную черноту, наполненную золотыми и серебряными крупицами. Они вращаются и складываются в широкую дорогу, в конце которой сияет яркий неземной свет.

Я делаю по ней шаг, но внезапно дорога трескается, и из нее начинает расти громада Исаакиевского собора, а потом, точно потерянная и вновь обретенная Атлантида, из-под дороги, из вселенской черноты всплывает весь Питер – величественный город из золота и серебра. Вспыхивают Ростральные колонны. Я стою на обломках дороги и недоумеваю: как так, где мой свет в конце туннеля? Откуда здесь Петербург? Опять Петербург?!

Из города мне навстречу выходит Андрюха, скрещивает руки на груди и заявляет:

– Я тебя не отпускал. Возвращайся.

– Точно ненормальный, – ворчу я и открываю глаза.

Чувствую я себя как в расхожей фразе: «Если у вас все болит, значит, вы еще живы». Мое тело уже не пустая оболочка, а кожаный мешок с костями и мышцами, которые ломит так, как если бы мне пришлось разом обежать все слои города по диаметру и по периметру. Вокруг расстилается привычный ночной Питер, а напарник крепко прижимает меня к себе.

– Я от твоих выкрутасов когда-нибудь инфаркт получу, – устало шепчет Андрюха. – На кассу он собрался.

– Не пойду я на кассу, – хриплю я пересохшим горлом. – Куда я от тебя вообще уйду? Ты… ты мой напарник, а напарников поодиночке не существует.

– Не существует, – эхом соглашается он.

Голос его звучит так, будто Андрюха только что перестал