Магнат Пушкин - Сергей Александрович Богдашов

Волконский побледнел.

Нет, как не крути, а крайне далеки дворяне — декабристы от простого народа.

Позже, в курительной комнате, я «случайно» столкнулся с князем.

— Вы сегодня задавали неудобные вопросы, — сказал он, пристально глядя на меня, — Почему?

— Потому что ищу ответы и сегодня ради этого принял ваше приглашение, хоть я и не любитель подобных мероприятий, — пожал я плечами. — Мечтать о свободе легко. А вот как сделать так, чтобы она не обернулась кровью — этому стоит поучиться. И к народу нужно быть ближе. К примеру, вы знаете, каков у вас в имении урожай овса или цены на ржаную муку? Вижу, что нет. Оттого и говорю, что нынешнее дворянство от народа так же далеко, как от папуасов Соломоновых островов.

Он задумался. И в этот момент я понял: его уверенность дала трещину.

Уезжая, я услышал, как двое гостей оживлённо обсуждали:

— А ведь этот помещик прав… Может, не стоит торопиться? Идеи про Конституцию вроде и хороши, но я пока не готов своим крестьянам вольную дать. Как пить дать разбегутся, словно тараканы из-под тапки.

Я улыбнулся. Слухи работают.

Однажды усомнившись, эти двое уже не будут такими уверенными. А значит — не станут опасными.

Завтра я напишу третью статью. О том, что постепенность и практическая деятельность важнее якобы благородных, не глупых и безответственных порывов. Надеюсь, цензура пропустит.

Декабристам это не понравится. Но их мечты и должны разбиваться о реальность. А пока они слишком далеки от народа и его действительной жизни.

Работать нужно, парни, а не красивые слова говорить, вот тогда и жизнь наладится, и у вас, и у народа нашего.

Вот построит каждый из вас у себя в имении достойное сообщество, то о котором вы мечтаете вслух в ваших тайных обществах, и смотришь, начнёт преображаться Россия.

Глава 15

Порой меня удивляет, как люди в это время так быстро друг друга находят. Вроде бы и нет никаких привычных мне средств связи, но откуда тогда целый поднос конвертов на моё имя?

С другой стороны — чему я удивляюсь. Не так много мест в столице, где паркуются гидросамолёты.

А уж посмотреть на пролетающий над крышами самолёт, чуть ли ни все обитатели домов выскакивают, восторженно тыча в небо пальцами.

Вот она — обратная сторона популярности. Мне предстоит потерять больше часа времени, чтобы всё прочитать, а потом примерно столько же, чтобы ответить хотя бы тем, кто у нас не ниже графа по титулу. Остальные даже если и останутся без ответа, то лишь поморщатся, а вот эти — нет.

Прочитал все письма, старательно их рассортировав. На полторы дюжины приглашений придётся ответить отказом, остальные останутся без ответа, а вот то одно, что сейчас отдельно лежит…

Пожалуй, послезавтра я всё-таки навещу званый ужин у Муравьёвых. Благо, они от нас недалеко расположились, на Басманной.

Очень мне любопытно посмотреть, как все они уживаются под одной крышей.

Будущий «Муравьёв-вешатель», на день рождения которого я приглашён, его брат Александр Николаевич, один из зачинателей движения декабристов, их отец — сенатор, и остальные Муравьёвы, среди которых есть ещё две персоналии, что при раздаче декабристам императорских звездюлей изрядно пострадают. Вот жеж террариум… Как они ещё друг друга не поубивали?

* * *

Особняк на Басманной встретил меня ярким светом окон и полудюжиной горящих наружных фонарей, использующих конопляное масло. После пожара освещение в городе восстанавливали медленно и фонари были лишь на центральных улицах.

Приоделся я в классический костюм — тройку, цвета тёмного индиго. Батистовая белоснежная сорочка, шёлковый бордовый галстук, дополненный заколкой с крупным солитёром, ему вполне соответствуют, а украшенные золотой пряжкой лакированные туфли на среднем каблуке делают меня выше и визуально стройней. Лариса сама всё выбирала и осталась довольна результатом. Осталось проверить реакцию московской публики.

Вызов для общества? Ещё какой! Но смею надеяться, что после массового прилёта гидросамолётов в Москву мне этот эпатаж простят.

Что касается меня, то во фраке я чувствую себя скованно, а камзол, в относительно теплое время года, да в зале, где горят сотни свечей — это верный способ вспотеть через полчаса.

Никуда не торопясь и с любопытством разглядывая внутреннее убранство особняка Муравьёвых, я направился вперёд, руководствуясь звуками музыки. Где-то впереди негромко играли скрипки и клавесин, не мешая общению собирающихся гостей.

— Его Сиятельство, князь Ганнибал-Пушкин, — объявил церемониймейстер, когда я входил в зал.

Дальше последовала забавная сценка. По мере того, как гости поворачивались в мою сторону, говор в зале стихал, после нескольких секунд тишины, нарушаемой лишь негромкой музыкой оркестра, в зале возбуждённо загомонили.

Что могу сказать — шутка удалась!

А ко мне уже спешил именинник.

— Михаил Николаевич, — слегка опередил я его, — Разрешите вручить вам подарок, но сначала позвольте вашу руку.

Пожимая Муравьёва за руку, я во вторую руку взял кулон. Выбрал его по тому, что сомневался, насколько верно я смогу угадать с размером кольца или браслета, и оказался прав. Именинник был невысок, склонен к полноте, а его короткие пальцы оказались раза в два толще моих.

— Готово, прошу, — протянул я ему кулон с Перлом Света, — Теперь можете экономить на свечах, а то и на дровах.

— Дорогой подарок, — оценил именинник немаленький размер перла.

— Так уж получилось, что мы почти в соседях, а с соседями иногда выходит общаться чаще, чем с близкими родственниками.

— Всегда буду рад вас увидеть, — вежливо ответил Муравьёв.

Ну, и не удержался. Направил луч света на люстру.

— Не обманули, Ваше Сиятельство, теперь на свечах можно прилично экономить! — обрадовался он, как ребёнок, получивший дорогую игрушку, — Сдаётся мне, светит он гораздо лучше, чем наша люстра на девяносто шесть свечей.

Ничего не понимаю. Герой войны, который был ранен при Бородино и с тех пор ходит с тростью, нынче преподаёт математику в школе колонновожатых, учреждённой его отцом, и является членом декабристских тайных обществ. Тридцать выпускников школы колонновожатых, которая готовила офицеров для Генерального штаба, выйдут на Сенатскую площадь. Потом Муравьёв станет генерал-полицмейстером. Подавит восстание в Польше и Литве. В будущем либералы обзовут его вешателем и палачом, а у консерваторов он станет почитаем, как выдающийся государственник. Как всё это в одном человеке уживается?

Тем временем мне удалось перекусить, и стоило взять в руки бокал вина, как гости меня одолели вопросами. Сначала,