Железный лев. Том 2. Юношество - Михаил Алексеевич Ланцов

— Мне донесли, что у нижегородских драгун появилась новая полковая песня. Там некая Маруся провожает своего возлюбленного на войну, и слезы льет… хм… прямо на его копье.

— О, Боже! — ахнула Анна Евграфовна. — Каков нахал!

— Какая самоуверенность! — хохотнула Мария Николаевна.

— Государь уже знает?

— Я беседовала с Дубельтом, Орловым и Чернышевым. Решили это сглаживать. Наш милый мальчик определенно обижен и имеет все основания злиться. Кроме того, мой брат опасается, чтобы он не покинул страну, оставив и службу, и дела. Отец же… для него такие намеки совершенно неприемлемы.

— Может, и неплохо стало бы?

— Лев, несмотря на колючесть, очень деятелен и толков. Чернышов поначалу пришел в бешенство оттого, что наш милый мальчик обратился к папе в обход него. Но теперь наоборот — сменил гнев на милость.

— Отчего же?

— Наш проказник выдумал там какую-то дорогу, которая очень сильно может что-то поменять на Кавказе. Не вникала в суть вопроса. Однако и Чернышов, и папа с ней сейчас много возятся. И, говорят, светлейший князь Воронцов, наш наместник на Кавказе, изрядно возбудился.

— Разрешение травли Лобачевского, — загнула Анна Евграфовна пальчик. — Остановка великого пожара в Казани с помощью артиллерии. — загнула она второй пальчик. — Начало производство селитры по какой-то новой методе. Выдумка лифчиков, прокладок и ладных кондомов. Теперь еще и дорога. Не много ли для его лет?

— Вы забыли еще оружие. — улыбнулась великая княжна. — Он так что-то сотворил, хотя я и не понимают. И он уже успел отличиться на Кавказе. Как мне сказал братец — на Георгия, но ему дали поручика и Анну.

— Ого! Наш пострел везде поспел!

— Меня смущает то, что при таком ворохе успехов у него только Станислав третьей степени, «клюква»[4] и чин драгунского поручика… даже не гвардейца. Никто его по-настоящему не оценил.

— Перстень еще кабинетный, самый простой.

— Едва ли он его греет. По словам брата, этот юноша совершенно прохладен ко всем этим безделушкам, словно особа королевских кровей. Воспринимает как само собой разумеющиеся.

— Тогда чего вы переживаете, Мария Николаевна?

— Мальчик может быть очень полезен. ОЧЕНЬ. — с какой-то странной тональностью произнесла она. — И я очень не хочу, чтобы он психанул или подумал, что мы его травим и принижаем. Его слабое место — самолюбие и амбиции. В чем-то даже болезненные.

— Чины?

— Едва ли. Он жаждет претворять в жизнь свои грандиозные планы. Чрезвычайно честолюбивые амбиции, совершенно прагматического толка. И мыслит очень масштабно. Мой брат, признаюсь, очарован тем размахом, который видит в нем.

— Хватка у Льва крепче, чем у Аракчеева.

— Под стать имени? — усмехнулась великая княгиня, которую откровенно забавляли эти попытки графини Шиповой очернить Льва Николаевича.

— Мне кажется, вам его выходки нравятся. — осторожно произнесла она.

— В них есть своя острота.

— Пожалуй, — демонстративно потупилась Анна Евграфовна, которую этот интерес и даже определенное восхищение Львом раздражало и возмущало. Однако спорить с дочерью императора, да еще хозяйкой ее салона далее не решилась.

— Скажи, как ты думаешь, кто бы мог стать хорошим руководителем для будущего множества чайных «Лукоморье»?

— А почему вы спрашиваете?

— Так получилось, что это теперь со Львом наше общее дело. — вяло произнесла великая княгиня. — Только я в нем совсем не разбираюсь. А он занят.

— Вам нужен толковый управляющий, который будет гореть этим делом?

— Да. Именно так.

— Вы уже приглядывались к группе московских идеалистов из числа славянофилов?

— Меня, признаться, смешит и раздражает их возня с этим межславянским языком. Выглядит каким-то безумием. А все эти мужчины, словно одержимые мальчики носятся со своими дурными идеями. Даром что отказались от мессианства.

— И все же. Они близки ко Льву Николаевичу…

— Анна Евграфовна, не нужно. Я приглядывалась к ним. Мечтатели.

— Только мечтатели и могут преуспеть в таком деле. Вы думаете, Лев Николаевич не мечтает? О! Когда и если вы с ним познакомитесь, то поймете — он частенько представляет себе такие грезы, что дух захватывает. Начиная малое граф видит уже нечто большее, заглядывая на десять, двадцать лет вперед, а местами и на сто-двести.

— Прямо вот так?

— Мария Николаевна, понимаете… Вот вы сказали, что дали ему денег и он растаял. Я не хочу, чтобы вы обманывались. Он хоть и цепок до денег, но они его едва ли тревожат. Для него деньги — лишь инструмент. И если почти все дворяне тратят их на красивую жизнь, подобающую их положению, то Лев… он готов годами питаться хлебом и водой ради своих целей. И хватка у него… вы знаете эту историю с вороватым стряпчим?

— Ах оставьте, — отмахнулась великая княгиня. — Об этой сказке весь свет только и болтает. Ну что за вздор в самом деле? Вы в это все верите?

— Вы знаете, что этот стряпчий был моим человеком?

— Кажется, что-то подобное слышала.

— Весь этот ужас с ним происходил на моих глазах. Он был обязан всем мне и верно служил, выполняя поручения. Не безвозмездно. И в этот раз я решила Льва немного проучить. Подумала, что мальчишка слишком зазнался и совсем не имеет уважения ни к кому. Вот и приставила его к нему.

— Так вы ему не платили специально?

— Сначала — да. А потом завязла в трудностях и попросту не могла. Впрочем, это не важно. Представьте в один прекрасный момент довольный жизнью и лощеный мужчина, прибегает в ужасе и с каким-то нездоровым видом. Причем это его состояние довольно быстро ухудшается. Он не может спать. Приходит в ужас от собачьего лая. Постоянно оглядывается.

— Душевное здоровье повредилось?

— Я сумела заставить его признаться. И пришла в ужас от его слов. Оказалось, что Лев выкрал его и собирался убить, подвергая многодневным пыткам за воровство. Но, уступая уговорам, согласился отпустить, поставил какое-то тавро и сделал укол чем-то ужасным и очень болезненным. Какая-то светящаяся жидкость, которую он называл эстус. Она должна была превратить бедолагу в живого мертвеца. Тавро тоже особое — чтобы найти всегда, оно магическое и связано с какой-то Хозяйкой пепла.

— Вы сейчас мне это все серьезно рассказываете? — с насмешкой спросила Мария Николаевна.

— Я видела, как здоровый человек стремительно менялся. Я видела ужас в его глазах…

— Леонтий