Девять жизней - Квинтус Номен

заняли молодые матери с младенцами. Меня, конечно, никто из дома выгонять не собирался – но даже если младенцы и не орут круглосуточно, жить в комнате, где их больше десятка разом собралось, причем вместе с матерями, несколько некомфортно. А в старом, да когда его даже жены освободили, так уютно!

Тем более уютно, что за печкой теперь постоянно следил Пух, в смысле Винни – и в доме было тепло. Осень – это уже когда ночами морозец случается, так что без печки становится тоскливо – а вот с печкой уже хорошо. Вдобавок, старый дом был единственным, в котором хоть крошечное, но окошко все же имелось, да и электрическое освещение было очень даже неплохим. А так как работенки мне на зиму родственники подкинули немало, мне даже и скучно не было: изготовление лука – работа, требующая усидчивости и внимания. А так же терпения, любви и вдохновения: как говорил отец моего школьного приятеля (историк, который нас тогда и научил, как правильно делать луки), сделать хороший лук не проще, чем сделать прекрасную скрипку. Правда, в той жизни у нас не было терпения: мы же с луком поиграть спешили, так что луки у нас получались… посредственные, но здесь-то я точно никуда не спешил!

То есть я думал, что никуда не спешил, а так как мне родственники (ну, по двум женам точно родственники) приперли и большую кучу костей, включая два носорожьих рога (похуже, чем у меня был, и поменьше, но для работы все же годных) то я еще и вдохновился – и неторопливо строгал палки. Я ведь даже научился ровные планки «под склейку» просто ножом выскабливать: дело-то оказалось нехитрым, тут только море терпения требовалось…

Но в середине ноября я внезапно понял, что на самом деле очень спешу. Одновременно с тем, как я понял, о чем мне Гух «про котиков и забор» говорила: у кошек очень острый нюх. И они очень хорошо чуют младенцев и кормящих матерей. Любых – но если наши котики приходили к ним ластиться и «человеческих котят» вылизывать, поскольку считали людей членами своей кошачьей стаи, то другие котики испытывали с малышам исключительно гастрономический интерес. Не все: те же рыси просто мимо проходили, если их не трогать, хотя в драке с человеком я бы все деньги даже на неандертальца не поставил бы. Но рысь всяко была котиком маленьким, а тут водились и котики побольше.

Сильно побольше – и один такой котик (точнее, кошка) решила срочно подкрепиться. Мне еще Гхы позже сказал, что эти зверики (я решил, что они у меня буду называться пещерными львами, хотя никаких пещер я поблизости не видел) очень любят нападать на как раз кормящих матерей (не обязательно человеческих, всякие коровки с оленями их тоже вполне удовлетворяли) потому что рядом с такой матерью есть мелкие детеныши, которые – даже если мать завалить – не убегут и послужат гарниром. Но у травоядных молодежь появлялась в начале лета, когда трава запахами все забивает, а вот в начале зимы запахи «молодого сосунка» очень далеко распространяются. Сам Гхы говорил, что он может почувствовать запах кормящей неандерталки… по моим прикидкам, вроде километров за пять – и у меня причин сомневаться в его словах не было. А котики (даже такие здоровенные) чутье имеют куда как лучше, чем люди.

Без длинных предисловий: котик умер. Потому что младенцами у нас пахло только из одного дома, львица сунулась внутрь (через предбанник, то есть через сени), в них слегка подзастряла и в комнату через вторую дверь просунула только морду. А когда Бых (то есть Диана, по-моему, не расстающаяся с луком даже выходя до ветру) вогнала ей в эту морду первую стрелу, она дернулась очень уж резко. А львы, тем более пещерные – они звери сильные, и сени обрушились на злобную зверюгу, мешая ей быстренько убежать. В общем, когда народ с кольями и криками сбежался к «детскому дому», морда львицы напоминала дикобраза. Уже мертвой львицы: Диана в упор несколько стрел засадила зверюге в глаза и они добрались до мозга этой безмозглой скотины.

Повезло, всему племени очень сильно повезло: другой охотник, имя которого я не помнил потому что произнести не мог, сказал, что эти львы, пробравшись в жилье (то есть чаще всего именно в пещеру) сначала лапами ломают хребты всем, кого увидят, и только после этого выбирают, кого бы там съесть. Так что повезло главным образом потому, что я сени с «боковым входом» в этом доме построил. И народ этот момент осознал, более того, «общее собрание жильцов» решило у всех домов такие же сени выстроить. Но никто, конечно, ничего строить не стал…

Я бы тоже не стал: днем морозы были в районе «минус нуля», а ночами уже и минус десять особым холодом не казалось. С большим трудом мне удалось собрать «коалицию», которая все же занялась починкой сеней в «детском доме»: там снаружи сначала сделали что-то вроде чума их шкур и палок, а затем уже внутри кое-как стену все же починили. Но на этом все строительная активность и закончилась – а вот активность приставания ко мне с вопросами «когда ты нам луки все же сделаешь» резко возросла. И я – делал, как мог быстро делать, и делал: народ решил, что в каждом доме на случай прихода неожиданных гостей нужно минимум по два лука иметь. Фых и Фух тоже с рассвета и до заката стрелы теперь делали (так как Диана из двух десятков, вогнанных в голову львицы, смогла не сломать только четыре). Ну, на такое дело стрел все же было не жалко – но запас тут точно лишним не окажется.

Однако строгание палочек и даже скобление костей занимает в основном только руки – а голова остается свободной. Так что я в процессе работы еще и думал, причем совсем не о луках. А о том, как вообще в такой обстановке выжить – причем и мне выжить, и котикам. Которые – вопреки желанию молодых матерей – категорически отказывались жить в их доме (хотя иногда все же в гости к ним и заходили – если оттуда особенно вкусные запахи раздавались). Ко мне приставили (все же скорее именно к котикам) еще одну девочку, лет примерно восьми-десяти, по имени Пых: она занималась исключительно тем, что следила за кошачьими лотками. Пеллеты, понятное дело, давно уже закончились, новые я сделать не мог (хотя теоретически и знал,