Моя чужая новая жизнь - Anestezya

у дороги… Поначалу мы ещё пытались их хоронить, но потом, когда сами едва передвигались, ослабленные голодом и морозом, мы просто плелись мимо, отводя глаза. Я понимаю, что от нас ждут победы любой ценой, но не могу больше отмахиваться от мыслей, что русские имеют право защищать свою землю. Мы нарушали все договоры и конвенции, и пусть я никому в этом никогда не признаюсь, в глубине души всё во мне кипит от возмущения. Файгль сколько угодно может убеждать меня, что это другая война, но чем мы лучше этих дикарей, если позволяем себе бомбить мирные города и расстреливать пленных, сжигать и расстреливать гражданских? Это не значит, что я предательски сбегу с поля боя или сдамся, нет, но кажется, я близок к тому, чтобы разочароваться в тех великих целях, которые нам внушали. Для меня сейчас главное — с наименьшими потерями провести своих людей, но и это вряд ли удастся. Приближается решающая битва, которая решит исход войны, и я уже не знаю, как мне убедить моих парней в том, что мы победим. Пользуясь небольшим затишьем, я всё-таки решил снова навестить Чарли.

— Что с тобой? — встревоженно спросила она, увидев меня в холле. — Ты заболел?

— Нет, — улыбнулся я. — Хотел узнать, как ты.

— У нас были тяжёлые времена, — вздохнула она. — Но думаю, ты и так это знаешь.

— Ты давно была в отпуске?

Вид у неё порядком уставший, что неудивительно с такой нагрузкой. Меня снова кольнула совесть. Она терпит эти лишения из-за меня, а я по-прежнему не решился заговорить о своих чувствах.

— Сейчас не самое удачное время. У нас нехватка медсестёр. Как там Фридхельм?

— Здоров, не ранен, — отчитался я. — В наше время это уже большая удача.

— Эрин ещё не вернулась?

Я покачал головой. Чарли взяла меня под руку, задумчиво сказав:

— Я давно хотела поговорить с тобой. Вильгельм, ты же их командир, сделай что-нибудь. У неё было столько ранений, ещё и эта болезнь. Похлопочи, чтобы её перевели в тыл или хотя бы к нам в госпиталь.

— Ты думаешь, я не пробовал?

Я почувствовал раздражение. Впрочем, как и всегда, когда речь заходила о «сестрёнке», отличающейся редким упрямством.

— Это не так-то просто.

— Она так любит Фридхельма, — мягко улыбнулась Чарли. — Что готова пойти на любое безрассудство.

— Ну, положим, я знаю ещё одну безрассудную фройляйн, — осторожно заметил я. — Ты ведь могла служить в госпитале и в Берлине.

— Я… — смутилась Чарли. — В Берлине и так достаточно медсестёр.

Моё сердце забилось быстрее. Может быть, Эрин и права, когда говорит, что жизнь и смерть идут рука об руку и не стоит откладывать на потом важные разговоры.

— Чарли…

Мимо прошли двое солдат, и она отвлеклась, ответив на приветствие. Я почувствовал лёгкий укол ревности. Впрочем, наверняка зря. Здесь столько тяжелораненых, что вряд ли кому-то придёт в голову кадрить хорошенькую медсестру. Чарли тихонько указала на парня с перебинтованной головой.

— Видишь его? Он служит в СС.

— А что тебя удивляет? Они тоже получают ранения.

— Представляешь, он рассказывал мне, что участвовал в зачистке городов от евреев, — в глазах Чарли блеснуло отвращение. — Так спокойно говорил, что они расстреливали гражданское население. Я спросила, были ли там женщины, а он мне: «Ну разумеется, и дети тоже». Мол, это не люди, а крысы, которых надо уничтожать. Ты знал, что такое происходит?

— Да, слышал, — у меня не хватило мужества ответить ей, что я не только слышал, но и видел, а порой даже приходилось оказывать им содействие.

— Самое ужасное, что я выхаживала его, пыталась приободрить, не подозревая что…

У меня упало сердце. Нежная, чувствительная Чарли, разумеется, пришла в ужас от его откровений. Только что бы она сказала, если бы узнала, что я недалеко ушёл от этого солдата? В памяти всплыло, как Штейнбреннер приказал сжечь женщину из огнемёта, как солдаты сгоняли к сараю стариков и детей, а потом закидали его бутылками с горючим. Да, я лично не выполнял этих приказов, но я стоял как косвенный участник «казни». Я представил, как нежность в её глазах постепенно сменяется ужасом и презрением. Возможно, когда закончится война, я расскажу ей, но скорее всего нет. Если даже я переживу войну, и мы каким-то чудом победим, я никому не смогу рассказать правды. Ни матери, ни жене. А мои дети? Будут ли они гордиться таким отцом?

* * *

Мы заслужили эту небольшую передышку. В маленьком городке под Орлом сейчас были размещены большинство уцелевших войск. Генерал ждал новостей из Берлина, и слухи ходили самые разные. Пока что наши удерживали свои позиции у Ленинграда, на Чёрном море и на Украине. Штауффернберг утверждает, что мы всё ещё можем взять реванш. Хотелось бы мне обладать его уверенностью. Впрочем, пока что здесь тоже хватает проблем — подпольщики недавно пытались взорвать железнодорожные пути, повредили наши склады с продовольствием, и уже несколько недель их радист внаглую отправляет новости на русский фронт у нас под носом. Шварц продолжает настаивать, что ему кто-то помогает из наших. Я считаю это чушь. Не могу даже допустить мысли, что в штабе завёлся предатель.

— Герр обер-лейтенант, — подошёл ко мне адъютант генерала. — Вас требует к себе герр Штауффернберг.

Наверняка это связано с тем секретным конвертом, и мы наконец-то узнаем план дальнейших действий. В кабинете уже собрались остальные, вот только генерал был непривычно мрачен.

— Ночью кто-то проник в мой кабинет, — Штауффернберг окинул нас ледяным взглядом. — И вскрыл сейф.

— Но для чего? — не представляю, кто мог совершить подобную диверсию.

— Видимо, чтобы узнать секретный план, — он со злостью бросил на стол вскрытый конверт.

— Если этот диверсант успел передать данные русским, они тут же перегруппируют войска, — мрачно сказал Шварц.

— К счастью, наш фюрер человек осторожный, — генерал позволил себе легкую улыбку. — И предполагал нечто подобное. Мы получим указания о предстоящем сражении непосредственно перед его началом.

— То есть это была пустышка? — недоверчиво переспросил Файгль.

— Конечно.

— Отрадно слышать, что наши планы не пострадают, — пробормотал я.

— Что вы несёте, обер-лейтенант? — рявкнул Штауффернберг. — Кто-то проник в штаб и выкрал эти данные у нас под носом! Часовые бы не пропустили